— Ты никогда не говоришь… — прошептал он.
— Что?
— Что тревожит тебя больше всего?
— Попробуй угадай! — вздохнула я и, потянувшись, коснулась его носа кончиком указательного пальца.
Каллен кивнул.
— Получается, я хуже Вольтури, — мрачно произнес он. — Что же, наверное, заслужил.
Я закатила глаза:
— Максимум, на что способны Вольтури, — это убить меня.
Напряженный, как струна, Эдвард ждал дальнейших объяснений.
— А ты можешь бросить, исчезнуть, пропасть.
Вольтури, Виктория — они ничто по сравнению с этим.
Даже в темноте было видно, что бледное лицо исказилось от боли. Надо же, совсем как под терзающим взглядом Джейн! Господи, зачем я только сказала ему правду!
— Не грусти, — коснувшись его прохладной щеки, прошептала я, — не надо!
Уголки красивого рта будто нехотя поползли вверх, но глаза натужная улыбка не осветила.
— Как же доказать, что я физически не могу тебя оставить? — шепнул он. — Надеюсь, хоть время поможет…
Время… А что, идея хорошая!
— Посмотрим, — милостиво кивнула я.
На лице Эдварда отражалась все та же мука, и я решила развлечь его болтовней о куда менее важных делах.
— Слушай, раз ты решил остаться, может, вернешь подарки? — как можно беззаботнее спроси ла я.
В какой-то мере попытка удалась: он улыбнулся, хотя взгляд по-прежнему был грустным.
— Я их и не забирал. Знал, что поступаю неправильно: сам ведь обещал тебе покой без всяких напоминаний. Наверное, глупо и по-детски, но захотелось оставить хоть кусочек себя. Диск, фотографии и билеты в твоей комнате под половицами.
— Правда?
Эдвард кивнул, слегка ободренный тем, как я радуюсь таким мелочам.
— Мне кажется… — медленно начала я. — Не уверена, но похоже… Похоже, я чувствовала это с самого начала.
— Что чувствовала?
Хотелось только одного: чтобы из любимых глаз исчезла боль. Когда я заговорила, мои слова прозвучали даже спокойнее, чем я рассчитывала.
— Какой-то частью души, возможно подсознанием, я все это время верила: моя судьба тебе небезразлична. Наверное, поэтому и слышала голоса.
На секунду воцарилась мертвая тишина, а потом Каллен без всякого интереса спросил:
— Что за голоса?
— На самом деле только один, твой. Долго рассказывать… — Наткнувшись на настороженный взгляд, я тут же пожалела о том, что завела этот разговор. Вдруг Эдвард, как и все остальные, решит, что я сумасшедшая? Вдруг они правы?
— Я никуда не спешу, — как-то напряженно проговорил Каллен.
— История довольно жалкая…
Он ждал.
— Помнишь, Элис рассказывала про экстремальный спорт?
— Да, ты ради удовольствия спрыгнула со скалы, — бесцветной скороговоркой проговорил Эдвард.
— М-м, точно… А чуть раньше на мотоциклах…
— На мотоциклах? — переспросил он, и я, хорошо его зная, почувствовала: за внешним спокойствием что-то зреет.
— Кажется, про это я твоей сестре не рассказывала.
— По-моему, нет.
— Мне чудилось: когда совершаю что-то глупое или опасное… воспоминания о тебе будто оживают, — призналась я, чувствуя себя настоящей душевнобольной. — Представляла, как ты злишься, и твой голос звучал словно вблизи… Вообще-то я старалась о тебе не думать, но те игры боли не причиняли, наоборот, ты будто пытался защитить меня от страданий. Думаю, голос казался таким… настоящим, потому что в глубине души я ни секунды не сомневалась: твоя любовь не угасла.
И снова в моих словах звучала убежденность. Или правота… Что-то, таящееся в закоулках души, подсказывало: я не ошибаюсь.
— Ты… рисковала жизнью… чтобы услышать?… — придушенным голосом начал Эдвард.
— Ш-ш-ш! — перебила я. — Подожди, меня осенило.
Вспомнился вечер в Порт-Анжелесе, когда впервые случились галлюцинации. Тогда у меня было два объяснения: внезапное умопомешательство или необъяснимое исполнение желаний. Третьего варианта я не нашла.
А что, если…
Что, если человек искренне верит в свою правоту, хотя на самом деле ошибается? Вдруг тупая уверенность не дает разглядеть правду? Что тогда получится? Правда уйдет на дно или постарается пробиться наружу?
Вариант третий: Эдвард меня любит и возникшее между нами чувство не сломает ни разлука, ни время, ни расстояние. Эдвард Каллен красивый, умный и замечательный, но любовь изменила его не меньше, чем меня, причем безвозвратно. Я буду всегда принадлежать ему, а он навечно останется моим.
В этом я пыталась себя убедить?
— Ой…
— Белла!
— Да, да, я поняла…
— Тебя осенило… — нервным, срывающимся голосом напомнил Эдвард.
— Ты меня любишь! — вслух восхитилась я, снова почувствовав силу собственной правоты.
В глазах все еще мелькало беспокойство, но на губах заиграла моя любимая кривоватая улыбка.
— Конечно, люблю.
Раздувшись, словно воздушный шар, сердце вырывалось из груди. Надавив на ребра, оно сжало горло так, что стало трудно говорить.
Я нужна ему не меньше, чем он мне, и навсегда! Только нежелание губить душу и лишать сомнительных прелестей человеческой жизни мешало сделать меня бессмертной. По сравнению со страхом быть отвергнутой это препятствие — сущий пустяк.
Мое лицо между прохладными, как мрамор, ладонями, Эдвард целует, целует, целует… м-м-м, даже лес перед глазами закружился. Прильнув к белоснежной щеке, я почувствовала, что дыхание сбилось не у меня одной.
— Похоже, ты справилась не хуже, чем я.
— С чем справилась?
— С разлукой. По крайней мере, старалась. Просыпалась, вела себя как ни в чем не бывало, занималась обычными делами. А я… когда не вел активную слежку, чувствовал себя совершенно ненужным. Не мог общаться ни с родственниками, ни с посторонними. Стыдно говорить: больше всего хотелось свернуться в клубок и покориться страданиям, — робко улыбнулся Каллен. — По-моему, это куда нелепее, чем слышать голоса. Тем более я ведь тоже их слышу.
Какое счастье, Эдвард все понял и сочувствует. По крайней мере, смотрит не как на прокаженную, а по-другому… С любовью.
— Мне слышался только один голос, — поправила я.
Засмеявшись, парень прижал меня к себе, и мы пошли дальше.
Впереди показалось большое светлое пятно. Дом!
Каллен провел меня в темную гостиную и включил свет. В комнате ничего не изменилось, все так, как я запомнила: рояль, белые диваны, массивная лестница. Надо же, ни пылинки, ни защитных чехлов.
Чтобы позвать родственников, Эдварду даже голос повышать не понадобилось.
— Карлайл! Эсми! Розали! Эмметт! Элис! Джаспер! — как обычно, проговорил он, уверенный, что его услышат.
