- Только не надо ссать, о ибн Сакиб. Ссать - это лишнее.
Непристойные слова стряхнули наваждение. Пожилой джунгар с бледным тонким шрамом через верхнюю губу презрительно фыркнул:
- Этому гаврику меня не прочухать, о ибн Сакиб. Хотя гаврик стоит ничего такой... хорошо работает, хорошо...
И, беззаботно вскинув на плечо полосатый тюк с запасной одеждой, пошел вперед.
С худеньким остроухим существом, источающим едкий запах опасности, поддельный джунгар разминулся едва ли в десятке шагов - опять задирался с судьбой, не иначе. Нерегиль, что с него взять...
Тарика, похоже, искали повсюду - большой силой. Видно, велика была ярость эмира верующих, раз столько агентов разом вышли на улицы, площади и пристани аш-Шарийа по всем дорогам, ведущим в Басру. Абу аль-Хайр представлял себе полные гневных приказов депеши и не завидовал местным начальникам отделений барида: им велено было совать в морду фирман, вести к ближайшему кузнецу, а потом пихать головой в яму. А нерегиль - вот незадача! - пропал. Опять! Опять пропал шайтанский нерегиль! Словно иблис забрал к себе этого врага веры!
А все потому, что от Хиры на Басру ушли два каравана. Один -с айярским конвоем, маридским отрядом, певицами и свитой невольников - по дороге на ар-Рабат и Сану. А второй караван и караваном-то назвать было нельзя - так, десяток правоверных идут-пылят в долину Нарджис, все при оружии, но сейчас кого этим удивишь, все эмиры собирают ополчение, уж три месяца как объявлен джихад против нечестивых еретиков-карматов. Вот и идут храбрые воины-гази к реке, чтобы на лодках отплыть в Басру и там присоединиться к походу эмира верующих. Нужно было видеть, с какой ехидной, прямо-таки истекающей ядом мордой нерегиль повязывал вокруг головы белую чалму воина веры.
Так что после Хиры никто больше не видел гвардейский отряд, везущий нерегиля халифа Аммара. А все внимание приковывал к себе невиданный поезд: мариды! Арва, владычица красавиц Светозарного города! Луноликие гулямы и полногрудые невольницы знаменитой певицы! Абу аль-Хайр про себя молился, чтобы к тому времени, как он доставит завивающегося змеиным хвостом аль-Кариа к халифу, никого в бариде не повесили и не лишили головы - за неисполнение долга и приказа эмира верующих.
Оба каравана соединились лишь в усадьбе под Басрой - ее владелец был обязан Абу аль-Хайру жизнью, свободой, имуществом, жизнью домашних и их свободой.
Этого купца два года назад в Ятрибе поймали с поличным на скупке невольников для перепродажи карматам. За это не просто рубили голову. Виновных сначала оскопляли, а потом топили в выгребной яме. Купец благодаря заступничеству Абу аль-Хайра отделался конфискацией товара. Спасенных от страшной участи невольников - большей частью язычников - продали известным своей добродетельностью людям, которые могли бы преподать рабам основы веры Али. Эмир Васита купил тогда четверых особо статных и красивых, а потом передал их в дар эмиру верующих - не аль-Мамуну, конечно, а покойному его брату. Один из невольников оказался еще и очень умным. И проницательным. Его таланты быстро заметили, и он стал хранителем ширмы во дворце халифов. Якзан аль-Лауни хорошо запомнил человека, по приказу которого их, звенящих цепями, выводили из того жуткого подвала. Впрочем, говорили, что сахиб ас-ситр помнит все лица, когда-либо мелькнувшие у него перед глазами. Помнит лица. Имена. Намерения.
Так или иначе, но Абу аль-Хайру он был обязан жизнью: все очень хорошо знали, зачем карматам нужно столько рабов. Поэтому сахиб ас-ситр очень быстро ответил на письмо ятрибского начальника барида - и открыл ему путь во дворец халифа. Впрочем, говорили, что всесильный хранитель ширмы отвергает и одобряет ходатайства о приеме у эмира верующих не взирая на лица, связи и родство подающих прошение. Эмиру Васита он отказывал дважды - и один раз его бывший хозяин орал прямо в Миртовом дворе, понося негодного раба, забывшего об оказанных ему благодеяниях...
...Гулко стукнули доски сходней, заскребли по борту прибитыми снизу толстыми рейками.
- Кто вы и с чем идете в Умм-Каср?
Даже из лодки не дали выйти - сразу притопали. Желтые сапоги стражника скрипели, подол желтой же рубахи под длинным панцирем трепал речной ветер. Оковка булавы внушительно посверкивала - на пристани стояли огромные железные чаши на гнутых ногах, в них билось сильное пламя.
Абу аль-Хайр молча протянул стражнику пестень с рубином. Камень неброско темнел в узкой оправе. Стражник нагнулся, брякнув пластинами панциря. Тоненько зазвенела кольчужная сетка под гладким шлемом.
- Мне назначено время у ширмы. Вот знак сахиба ас-ситр, - тихо и значительно проговорил Абу аль-Хайр.
- Господин хранитель ширмы ждет тебя и твоих спутников, - бесстрастно ответил стражник, возвращая перстень.
На зубчатых башенках ворот тоже плескались огни. Заскрипела калитка:
- Заходите, во имя Всевышнего! Так дует, пожалейте мои старые кости!
Привратник кашлял и запахивал ватные полы халата. Абу аль-Хайр услышал за спиной злобный смешок. Приглашенный внутрь аль-Кариа, видимо, посылал прощальный привет ненависти всем шести медальонам в резьбе арки: в круге три лепестка, и в каждом письменами куфи выведено - Али, Али, Али.
Их долго вели по наспех отмытым и завешанным коврами залам.
В очередном внутреннем дворике - по углам даже в темноте виднелись залежи старой земли и гниющих тополиных листьев - посетителям велели сесть и ждать. Вместо ковров здесь лежали местные плетеные циновки из вездесущей халфы. За что ее так в столицах ценят, аж до такой степени, что подделывают, - непонятно.
- Скажи мне, о ибн Сакиб, - вдруг тихо позвал Тарик.
Абу аль-Хайр нехотя повернул голову. Ну чего тебе нужно, змей ты ползучий...
Надо сказать, с Тариком он поступил не слишком хорошо: попросту ничего не рассказывал. Абу аль-Хайр решил, что чем меньше у нерегиля сведений, тем меньше соблазна пуститься в приключения. Вот жду ответа от хранителя ширмы, вот получил ответ от хранителя ширмы, вот сегодня ночью идем во дворец - а в остальном положись на меня, о Тарик.
Конечно, Тарик злился и прижимал уши. Пытался расспрашивать - и подслушивать. Мысли. Ха. Знаем мы вас, сумеречных. Учитель Абу аль-Хайра, смеясь, говорил: нет ничего проще, чем отвадить самийа от колодца твоих мыслей. Просто не забывать говорить себе - я это думаю только для себя. Ты ж про намаз не забываешь - вот и про это не забывай. О, как сильно злился и прижимал уши Тарик!..
И даже сейчас нерегиль не может смириться и пытается выкусить хоть крошку знания:
