Поющий бросил на застывшего эльфа всего один взгляд и коротко бросил:
— Убить!
И на эльфа, обнажив ятаганы, ринулись пять орков.
С’каш с тихим шелестом покинул ножны, второй рукой Элодсса сорвал с пояса кинжал и метнул его в шамана. Оружие вошло в шею, под кадык, и незнакомец, хрипя и обливаясь кровью, завалился на бок. Теперь он не сможет произнести ни слова и не воспользуется магией. Разливающееся над Ключом багряное сияние постепенно начало гаснуть. Но забрать артефакт уже не было возможности — первый орк заносил ятаган для удара. С’каш и ятаган столкнулись, разошлись и вновь столкнулись. Орк отпрыгнул назад, дожидаясь, пока подойдут его соплеменники:
— Тебе конец, выродок!
Элодсса ничего не сказал. Конечно, пятеро против одного — это очень много, но эльфа спасало то, что он стоял в дверях и напасть на него одновременно могли только двое.
— Пригнись! — раздался за спиной резкий знакомый голос.
Он сделал, что было велено, и появившийся над его плечом лук выстрелил. Стрела глубоко вошла орку в глаз. Еще один выстрел — и второй, пораженный в сердце, упал. Третью стрелу Мидла выпустила в упор, прямо в лицо подбежавшего врага. Элодсса вступил в бой, давая время эльфийке убрать лук и обнажить клинки.
Избежав удара справа, он поднял с’каш над головой, поставив оружие плашмя, чтобы встретить падающий ятаган противника. Орк попался, его ятаган скользнул по направленному вниз с’кашу Элодссы, и, благодаря силе собственного удара, враг сделал лишний шаг вперед, обнажив бок. Взвизгнув, изогнутый клинок эльфа распорол воздух и, перерубив левую руку противника, глубоко ушел в не защищенный доспехами бок. Едва уловимое движение назад, разворот вокруг собственной оси с одновременным поднятием оружия вверх, шаг в сторону — и с’каш перерубает шею врага, заставляя голову прокатиться на полу и остановиться где-то под столом.
Элодсса уже спешил на помощь Мидле, но она и сама справилась с последним орком. Два изогнутых клинка так и остались в теле мертвого врага. Мидла привалилась к стене и, шипя от боли, зажимала распоротую ятаганом ногу.
— Ты в порядке?
— Нет, тысяча демонов! С какой дури тебя потянуло сюда одного?! А если бы я не успела?!
— Пришлось бы справляться своими силами. — Он разорвал найденную у карлика тряпку.
— Своими силами, — буркнула Мидла, затягивая узел. — Этот волчий выкормыш все же достал меня!
— Идти сможешь?
— Не думаю, что смогу ходить в ближайший месяц.
— Надо убираться отсюда. Неизвестно, сколько врагов проникло в шахты.
— Это те, кто вырезал охрану дальних ворот?
— Скорее всего. Я понесу тебя.
Мидла только кивнула:
— Вытащи из трупа клинки — они мне слишком дороги.
— Конечно. — Элодсса выдернул из мертвого оружие, передал Мидле и направился к телу человека, намереваясь вытащить из его шеи кинжал.
Шаман, вопреки всем законам, был еще жив, хотя на губах у него проступила кровавая пена, хлопьями стекающая на подбородок и бороду. Элодсса безразлично выдернул кинжал из раны, прислушался к булькающим и свистящим хрипам.
— Ты… — Человек попытался что-то сказать. — Хо… зяин… все равно зав… ладе… ет ключом.
— Вот уж не знаю, кто твой хозяин, но эльфы просто так не расстаются со своей собственностью.
Элодсса добил раненого, с удовлетворением отметив, как стекленеют карие глаза. Затем взял со стола Ключ, немного подумал и сгреб в лежащую на полу сумку все слезы дракона, вполне трезво рассуждая, что мертвецам они уже без надобности, а гномы с карликами как-нибудь обойдутся.
— Мертв? — спросила Мидла, когда он подошел и взял ее на руки.
— Да, он колдовал, когда я пришел. Что-то делал с ключом.
— Это не наше дело, пусть шаманы разбираются. Он служил оркам?
— Скорее, наоборот, — пропыхтел Элодсса, вынося Мидлу в коридор. — Это они служили ему.
— Как такое возможно? Орки никогда не подчиняются тем, кого считают ниже себя.
— Я не успел у них спросить. Кстати, ты заметила, что у них не было нашивок клана?
— Да. Это очень странно.
— Вот и я о том же.
— Что ты намерен теперь делать?
— Сообщить обо всем гномам или карликам и убраться из-под земли.
— А потом?
— Потом? — Элодсса на миг задумался. — Потом собираюсь отдать Ключ отцу и изменить парочку старых законов, не считаясь с мнением главы дома.
— Это каких? — удивилась Мидла.
— Тех, что запрещают быть вместе сыну королевской династии и разведчице. Ты не возражаешь?
Мидла только улыбнулась, давая Элодссе понять, что с ее стороны никаких возражений не будет. Ни он, ни она не видели, что в глубине Ключа, лежавшего в сумке у эльфа, мерцает едва заметная багровая искорка.
Многие думают, что во мраке нет жизни.
Это большое заблуждение. Может, в кромешной пустоте Ничто жизнь не так и заметна, как в нашем красочном мире, но то, что она есть, несомненно. То тут, то там на короткую долю секунды с отчаянным скрипом распахивались двери — столбы света в безграничном мраке, ведущие неизвестно куда. Они появлялись лишь для того, чтобы через краткий миг с оглушительным грохотом захлопнуться, поглотив свет.
Но мир склонен меняться, и спустя века двери пропали, надолго оставив меня в абсолютной тьме и тишине. Ни звука, ни дуновения, ни искорки света, способной отпугнуть вековечный мрак этого места. Я висел в пустоте и видел сны. Много снов. Красивых и страшных одновременно. Снов, где я просто был наблюдателем; снов, где я проживал тысячи жизней; снов, которые были правдой, и снов, которые были просто снами.
Они шли и шли, сменяясь, как разноцветные картинки игрушечного калейдоскопа моего далекого детства. Сны, ни к чему не обязывающие; сны, над которыми стоило задуматься; сны, которые стирались из моей памяти, как только заканчивались, и уступали место другим, ни на что не похожим снам.
Сколько это длилось? Не думаю, что больше чем вечность, да и та когда-нибудь должна была кончиться. Вечность, как и сны, имеет такую неприятную особенность — подходить к концу в самое неподходящее для этого время.
Спустя несколько веков, показавшихся мне минутами, во мраке родились первые багровые искры. Это были дети гигантского и пока еще не видимого мною костра. Они вырывались откуда-то снизу, взлетали мерцающими угольками вверх, туда, куда до этого уползали мои сны. Искры вздымались высоко-высоко и, мигнув на прощание, таяли, пожираемые голодным мраком.
Одна из них пролетела прямо возле меня, на миг зависла перед лицом и, обернувшись огненной снежинкой, медленно кружась во мраке, стала падать. Я инстинктивно подставил ладонь, горящая снежинка огня упала на нее и растаяла. Ладонь обожгло легким морозцем. Огненная снежинка была холоднее льда.
