Джон Толкиен - Хоббит, или Туда и обратно

— Довольно! — остановил меня Торин. — Если бы я не дал тебе обещания, меня к твоему хоббиту и силком не затащили бы. Не желаю, чтобы из меня делали посмешище! Мне тоже не до шуток. Сердце разрывается в груди моей…

Я пропустил его слова мимо ушей.

— Сам посуди, Торин, — сказал я. — Апрель кончается, весна в разгаре. Приготовьте все как можно скорее. У меня есть еще кое-какие дела, но через неделю я вернусь. Если к тому времени все будет готово, я выеду вперед вас и подготовлю почву. А на следующий день мы явимся к нему все вместе.

С этим я гномов и покинул, полагая, что Торину, как и Бильбо, времени на раздумья давать нельзя. Все остальное вам хорошо известно в изложении Бильбо. Напиши я об этом сам — все, наверное, выглядело бы несколько иначе. Ведь Бильбо понятия не имел о том, что происходило в промежутке между моей беседой с Торином и нашей встречей. Скажем, о неимоверных усилиях, которые мне пришлось приложить, чтобы, минуя большие дороги, скрытно провести в Приречье большой отряд гномов. Ведь слухи о гномах ни в коем случае не должны были достичь ушей Бильбо прежде времени!

Стало быть, во вторник, 25 апреля 2941, я лично познакомился с Бильбо. Вообще-то я примерно представлял себе, чего ожидать, но, должен признаться, хоббит сильно поколебал мою уверенность в успехе затеи. Все оказалось куда сложнее, чем я предполагал. Но я твердо решил не отступаться! На следующий день, в среду, 26 апреля, я привел Торина и его товарищей в Котомку, что, кстати, тоже оказалось непросто, поскольку Торин сомневался и упирался до последнего. Бильбо был, разумеется, ошарашен и вел себя довольно нелепо. В общем, с самого начала все пошло наперекосяк, и злосчастная затея с «профессиональным грабителем» — а «грабитель» этот накрепко засел в голове у гномов — чуть не сработала против меня. Хорошо еще, я заранее сказал Торину, что в Котомке придется остаться на ночь, так как требовалось обсудить план дальнейших действий. Иначе все было бы потеряно. А уйди Торин из Котомки прежде, чем я успел переговорить с ним один на один, планы мои пошли бы прахом».

В другом фрагменте, повествующем о беседе Гэндальфа с друзьями в Минас Тирите, эта история рассказывается несколько подробнее, чем выше. Кроме того, есть и еще одно существенное добавление. Гном Гимли обращается к волшебнику с вопросом: как же случилось то, что случилось, и как все увязать воедино?

«Гэндальф ответил не сразу. Он встал и выглянул в окно, выходившее на запад, где лежало море; солнце садилось, и на лицо волшебника лег отблеск заката. Так он стоял долго и ничего не отвечал. Наконец он повернулся к Гимли и сказал:

— Я не знаю ответа. С тех пор я изменился, и тяготы Средьземелья более не касаются меня. В те дни я ответил бы тебе так, как отвечал на такой же вопрос Фродо в прошлом году, весной. Всего лишь в прошлом году! Но теперь сроки не имеют никакого смысла. В то далекое, далекое время я сказал маленькому испуганному хоббиту, что Бильбо было предопределено найти Кольцо, причем отнюдь не создателем самого Кольца. Я мог бы добавить, что мне и самому было предопределено направить вас по предопределенному заранее пути. Для этого разум мой использовал только те средства, что были мне дозволены, и делал все, что мог, согласуясь с собственными соображениями. Но что было мне ведомо в глубине сердца и о чем я знал еще прежде, чем ступить на эти серые берега, — совсем иное дело. На забытом Западе я звался Олорином, и только с теми, кто обитает там, буду я говорить более открыто».

Шиппи предполагает, что последняя сцена «Хоббита», как и многое другое у Толкина, имеет лингвистические корни. В своем предисловии к словарю хаддерфилдского диалекта У. Хэя (именно в этом словаре упоминается слово baggins — см. прим. к гл. 1) Толкин особо останавливается на изменениях, которые подчас претерпевают «ученые» слова в устах простых людей, и приводит в качестве примера слово okshen (искаженное auction — «аукцион»), которое в хаддерфилдском диалекте означает «сумятица, смешение, неразбериха».

См. прим. к ВК, гл. 1 ч. 1 кн. 1.