— Злобное, говоришь? — с любопытством переспросил он. — Историю ведь пишут победители, это тебе известно? И наша история — в смысле, твоя и моя — со временем будет выглядеть как история отца, не сумевшего понять истинной сути не только прошлого, но и будущего. — Юноша перевел взгляд на спокойно стоящую рядом Птицу, принесшую Тристана к Вратам. — Я чувствую в ней воздействие другой «одаренной» крови. Кто бы мог подумать? Не знаю точно, как это проделано, однако теперь уже все равно...
Он медленно поднял правую руку и выставил указательный палец в сторону Птицы: лазурная молния разнесла ее тело на куски. Юноша опустил руку и учтиво улыбнулся.
— А теперь я должен перейти к делу. Придется оставить тебя умирать в одиночестве. Впрочем, может быть, ты и дотянешь до того, чтобы стать свидетелем их прихода.
Он повернулся и зашагал по мраморной поверхности Врат туда, где стояли сверкающие серебряные предметы.
Превозмогая боль, принц перевел взгляд вдаль, на заснеженные поля своей любимой Евтракии. Может, ему удастся свести счеты с жизнью, не прибегая к «мозговому крючку»?
Внизу безостановочно копошилась черная масса мерзких Жуков. А что, если просто скатиться с Врат? Он умрет от удара, прежде чем до него доберутся эти твари. Так ли, эдак ли, исход один. По крайней мере, он больше не будет испытывать боли.
Не обращая больше внимания на отца, Николас подошел к трем серебряным кубкам. Тристан догадывался, что в них находилось то, без чего невозможно осуществить «слияние». В одном — вода Пещеры, в другом — «одаренная» кровь детей, и в последнем — кровь его самого, собранная Тенями. Четвертая составляющая — лазурная кровь Еретиков — заключенная внутри мрамора самих Врат, молчаливо ожидала своего часа. Закрыв глаза, юноша повернулся в сторону восходящего солнца, наклонил голову и воздел руки.
Первый кубок поднялся в воздух и начал медленно вращаться, проливая свое содержимое. Однако вместо того, чтобы растечься по поверхности Врат, вода Пещеры прямо в воздухе образовала нечто, похожее на лист тонкого стекла квадратной формы.
Затем так же медленно взлетел второй сверкающий кубок, и «одаренная» кровь детей образовала второй квадратный «лист», опустившийся поверх первого. В свой черед их накрыл третий «лист», полученный из крови Тристана.
Боль по-прежнему затуманивала разум, и, превозмогая ее, принц попытался вспомнить объяснения Фегана по поводу «слияния». Прежде всего, необходимые для него жидкости требуется каким-то образом соединить. Потом... Потом Николас с их помощью откроет Врата. Небеса разверзнутся, и появятся Еретики. Их тысячелетиями заключенная в мраморе кровь пробудится к жизни, и, пройдя сквозь Врата Рассвета, они снова станут существами из плоти и крови, какими были когда-то.
Точно зачарованный, Тристан смотрел, как странная субстанция из трех составляющих поднимается над головой юноши, разворачивается в воздухе и начинает вращаться все быстрее и быстрее, постепенно превращаясь в окутанный сиянием куб со сторонами цвета аметиста.
Потом куб начал разрастаться. Этот процесс сопровождался звуком, похожим на скрип, одновременно издаваемый тысячами несмазанных дверных петель.
Николас поднял руки и соединил их над головой. Вращение куба замедлилось, а затем и вовсе прекратилось, и из него начала истекать жидкость. Дождь из ее капель, падающих на поверхность Врат и на лежащего Тристана, быстро превратился в ливень, а затем стал подобен бурному потоку.
Юноша воспарил в воздух и заговорил.
Тристан не понимал языка, но не сомневался, что это древнеевтракийский.
Врата начали излучать мерцание магии, и это было нечто невероятное по сравнению с тем, что принцу когда-либо доводилось видеть. Казалось, каждая точка Врат испускает лазурные молнии. Их сверкающие, похожие на пальцы щупальца, сопровождаясь раскатами грома, охватили все небо. Солнце скрылось за темно-синими, почти черными тучами.
Тристан с удивлением отметил, что его боль начала уменьшаться по мере того, как сгущалась тьма. «Возможно, потому, что все могущество Николаса сосредоточено сейчас на Вратах», — подумал он.
Внезапно грохотание молний прекратилось, и воцарилась мертвая, противоестественная тишина. Мрак разгоняло лишь мерцание Врат Рассвета.
«Он открыл Врата, и теперь, наверное, в Парагоне больше не осталось силы, — понял принц. — Впервые в истории мира вся невероятная мощь Камня сосредоточилась в одном существе».
Николас вновь вскинул руки, и к небесам устремилась одна-единственная молния, но не исчезла, как предыдущие, а прочертила в небе яркий луч, который словно раскроил черные тучи пополам, и в образовавшуюся брешь сверху хлынули лучи мягкого лазурного света.
Юноша взглянул на своего чуть живого отца и возвестил:
— Смотри, Избранный! Это мои небесные родители возвращаются на землю!
В разрыве туч начали проступать лица Еретиков. Тысячи человеческих лиц, мужских и женских, освещенных поразительным небесным светом. По выражению лиц можно было понять, что они наполнены ожиданием. До ушей Тристана донесся тысячеголосый гул. Разобрать в нем хоть слово было невозможно, но в движениях губ угадывалась мольба. С каждым мгновением вырывающиеся из их ртов стенания становились все жалобнее и громче.
Внезапно Николас закричал, точно от невыносимой боли, перекрывая стенания Еретиков. Принц в ужасе смотрел на сына, который стал истекать кровью. Ее лазурные ручейки, которых становилось все больше и больше, хлынули на Врата. Через некоторое время юноша рухнул неподалеку от отца и поднял к нему умоляющий взор. Потом его глаза, так напоминающие глаза Сакку, медленно закрылись, и мерцание, окружавшее тело Николаса, начало затухать и, наконец, совсем перестало быть заметно.
Лица Еретиков медленно отступали, теснимые тучами, голоса постепенно затихали. Через несколько мгновений тучи сомкнулись, полностью скрыв их лица. Вновь засверкали молнии, освещая все вокруг эфемерным, призрачным светом. Раскаты грома нарастали.
Тристан почувствовал, что боль, которая терзала его тело, слегка уменьшилась, и, превозмогая ее, он заставил себя встать, сосредоточившись на том, что следовало сделать без промедления — дотянуться до сосуда с противоядием и выпить его.
От Врат стал подниматься темный, едкий дым. Принц сделал первый шаг и едва не упал — таких усилий это от него потребовало. Второй мучительно трудный шаг, еще один...
«Осталось четыре шага, — сказал себе Тристан. — Всего четыре!» И в этот момент, отделяя его от тела сына, по поверхности Врат зазмеилась угрожающе быстро разрастающаяся трещина. Даже если бы принц был здоров, совершить прыжок через нее ему было бы не по силам. Гигантское мраморное сооружение задрожало, и Тристан, теряя опору, рухнул лицом вниз. Понимая, что потерял последнюю надежду достать противоядие, принц нащупал рукой перламутровую рукоятку «мозгового крючка». Поднеся стилет к уху, он почувствовал, что начинается четвертый — и последний — приступ.
