«Юнкерсы» будто ветром разметало: крайние пытались уйти, средние набирали высоту или, наоборот, пикировали. Русские истребители явились для них полной неожиданностью.
Раиса взяла на прицел тот, что шел прямо перед ней, и обстреляла его из 20‑миллиметровой пушки, но чертов «юнкерс» ушел.
Над самой ее кабиной прошла ответная очередь. Она сделала вираж вверх и вправо, избегая столкновений: маневрировать в такой толчее было не так-то просто. Им с Инной нужно было всего лишь помешать этой группе выйти на цель, но сбить одного-двух тоже не повредило бы. Главное было остаться в живых, иначе какая от тебя польза.
Вражеский стрелок снова дал очередь, но тут застрочила другая пушка, и Раиса уловила краем глаза огненный шар в небе: это рванул бензобак одного из «юнкерсов». Пилот пытался выровнять свой дымящий бомбардировщик, но самолет сорвался в штопор, и все было кончено.
– Есть! Попала! – завизжала Инна, впервые сбившая немца.
– Поздравляю. Всего пятнадцать осталось.
– Обнадежили, Раиса Ивановна.
Трудно было поверить, что с начала боя прошли считанные секунды. Долго они не протянут: боезапас кончится, не говоря уже о горючем. Скоро им с Инной придется уходить, но несколько выстрелов в запасе у них еще есть.
Раиса заложила крутой вираж к очередному «юнкерсу», слишком медленно набиравшему высоту. Нервы натянулись, и ею управлял скорее инстинкт, чем разум. Она нажала на спуск, не успев как следует навести прицел, но успешно продырявила немцу мотор и крылья и поняла, что ему конец.
Под восторженные поздравления Инны Раиса наметила себе новую цель, благо недостатка в них не было. Оба истребителя находились в плотном окружении, но боевой азарт не оставлял места страху.
Еще немного, и «юнкерсы», снизившись на пятьсот метров против прежнего, попытались восстановить строй. Эх, посадить бы их всех, вот было бы здорово! Но нет, они уже уходили вбок.
Из брюха головной машины посыпались бомбы, все остальные сделали то же самое. Бомбы падали на пустой лес, никому не причиняя вреда: истребители добились желаемого.
Избавившись от лишнего груза, «юнкерсы» в ускоренном темпе повернули обратно на запад. Сегодня они никого уже не убьют.
– Домой, Инна, – сказала Раиса.
– Есть.
– Уже трех сбила, Степанова. Еще два, и ты ас.
– Трудно было промахнуться, только выбирай, – поскромничала сияющая Раиса. Инна, которой засчитали первого немца, слегка закатила глаза: посадив свой «Як», она первым делом кинулась обнимать ведущую. Два «юнкерса» сбили, а сами целы! Что еще нужно для счастья?
Гриднев, их молодой командир, просматривал машинописную сводку.
– Они летели на станцию, где грузился в эшелон батальон пехоты. Вы много жизней спасли.
Еще того лучше. Может, там и Давидка был? В следующем письме Раиса ему похвастается.
– Служим Советскому Союзу!
– Молодцы, девушки. Можете идти.
И они побежали к себе в мужских, больших не по мерке комбинезонах.
В блиндаже их было около десяти, и он, если прищуриться, мог показаться почти уютным: железные кровати, шерстяные одеяла, беленые стены. Летом у них стояли букеты полевых цветов в банках, но без солнца цветы быстро вяли. За год постоянных переездов девушки привыкли ко всему: крысам, насекомым, бомбежкам. Не замечать всего этого и любоваться цветами учишься быстро, иначе с ума сойдешь.
Случалось, что и сходили.
Второе по порядку преимущество летчика (первое – это сами полеты) заключалось в улучшенном пайке и сравнительно неплохих жилищных условиях. Раиса с Инной придвинули стулья к печке и чокнулись боевыми ста граммами.
– За победу, – по традиции произнесла Инна.
– За самолеты, – от всей души добавила Раиса.
В обед – густой мясной суп с хлебом – она ожидала поздравлений от других летчиц. Шутка ли – еще двух собьет и ас! Вышло, однако, немного иначе.
Катя с Тамарой, вбежавшие с яркого света и едва не свалившие стол, затарахтели наперебой:
– Ни за что не угадаете!
– Нам радист только что сказал!
Раиса уронила хлеб в миску.
– Что? Немцы отступают?
– Ага, жди! – фыркнула Катя, а Тамара добавила:
– Лиля сегодня сбила двух фрицев! Теперь у нее пять, она ас!
Лиля Литвяк. Красавица Лиля, никогда не совершающая ошибок. Даже после многих месяцев жизни в землянках эта маленькая крашеная блондиночка выглядела как американская кинозвезда. Все удивлялись, как она может водить «Як» с ее-то росточком, но она летала лучше их всех. Раиса и та признавала это, хотя и не вслух.
Она нарисовала лилию на носу своего истребителя, и все восхищались этим.
– Двух, говорите, сбила?
– Ну да! Свидетели есть. Правда, здорово?
Да, это было здорово. Раиса улыбнулась и выпила за Лилю. Девушки обедали и гадали, вернутся ли еще холода или же весна пришла окончательно. О том, когда кончится и кончится ли вообще идущая уже два года война, не говорили. Недавно советские войска отбили Воронеж, где и базировался их полк, – уже большое дело.
Но Инна хорошо знала свою подругу.
– Ты весь день хмуришься, – сказала она, когда они вечером мыли посуду у блиндажа. На аэродроме соблюдалось полное затемнение, чтобы немецкие разведчики не засекли его с воздуха. – Все заметили.
– Послали бы меня в Сталинград, как ее, я бы столько же сбила. Даже больше. И стала бы асом давным-давно.
– Под Сталинградом тебя и саму бы сбили, а так ты живешь мне на радость.
– Все мы тут погибнем, кто раньше, кто позже.
Россыпь веснушек и вязаная шапочка на коротких кудрях делали Инну похожей на озорного эльфа, но она всегда оставалась серьезной, не любила Раисиных шуточек и никогда ни о ком не сказала дурного слова.
– Скоро все это кончится, – серьезно предположила она. – Должно кончиться. Мы бьем врагов с одной стороны, англичане и американцы с другой – долго фрицы не протянут.
– Да, правильно. Будем держаться, сколько можем.
– Вот-вот.
Они легли спать под слишком тонкими одеялами в блиндаже, где шмыгали крысы. Иногда Раиса, глядя на это убожество и усталые лица подруг, теряла веру в то, что когда-нибудь будет жить лучше.
Утром, идя в штаб, она надеялась, что ее пошлют на боевое задание и она сможет пополнить свой счет, но по дороге ее перехватил один из радистов.
Они с Павлом часто обменивались новостями. Она ему рассказывала, что делается на аэродроме, он ей – что слышно в других полках. Его сведения были куда надежнее тех, что спускались сверху, сильно процеженные и приглаженные. Генералы умалчивали о гибели целых батальонов, не желая подрывать боевой дух в войсках.
Сегодня Павел был бледен и угрюм.
– Что? – спросила Раиса, поняв, что ничего хорошего не услышит. Это Давид, точно Давид.
– Это касается твоего брата, Раиса.
Голова у нее закружилась, и мир перевернулся вверх ногами, как будто она сделала «бочку». Но Раиса не дрогнула, хотя всегда думала, что погибнет первой: в авиации воевать намного опаснее. Это Давиду полагалось бы сейчас собираться с духом, чтобы выслушать страшную весть.
– Говори, я слушаю, – сказала она.
– Был бой, и он… пропал без вести.
Раиса ожидала не этого. Что за чушь, как солдат может пропасть… не сережка же он, в самом деле. Она растерянно смотрела на Павла.
– Раиса, ты как, ничего?
– Пропал? – повторила она, начиная постигать смысл этого слова.
– Да, – близким к отчаянию голосом подтвердил Павел.
– Это ведь…
– Ты не бойся, я Гридневу не скажу. Никому не скажу, пока не придет официальная сводка. Может, он еще и найдется.
Жалость в его взгляде угнетала ее. Павел повернулся и ушел, меся сапогами грязь.
Она знала, что будет дальше. Вслух никто ничего не скажет, но ясно и так: лучше погибнуть, чем пропасть без вести.
Товарищ Сталин в самом начале войны сказал: «У нас нет военнопленных, есть только изменники Родины». Настоящий патриот должен предпочесть гибель плену; пропавшие без вести автоматически считаются дезертирами. Давида тоже объявят предателем, и вся их семья от этого пострадает. Родителей и младшую сестру лишат продуктовых карточек, Раису в лучшем случае отстранят от полетов. Давид, возможно, лежит мертвый где-то в болоте, но до этого никому нет дела.
Раиса поборола слезы. Нужно вести себя так, словно ничего не случилось. Давид не предатель, но ей никто не поверит, даже если она прокричит это во весь голос. Если его тело не найдут в ближайшее время, он останется предателем навсегда.
Страшно это – желать, чтобы тело брата поскорее нашли. Раисе вдруг захотелось взять в руки оружие – не самолетное, обычное огнестрельное – и в кого-нибудь его разрядить. Возможно, в товарища Сталина.
Если бы кто-то сейчас прочел ее мысли, одним отстранением от полетов дело не обошлось бы. Ее расстреляли бы или послали в лагерь, и в семье у них было бы два предателя. Она не станет больше думать о Сталине и направит свой гнев против настоящих врагов, убивших Давида. Если он, конечно, убит, а не попал в плен.
