Как бы то ни было, пришедший за мной полицейский принялся меня трясти и орать на меня. Может, он и еще чего делал, не знаю: глаза я все равно открыть не мог. В конце концов он дернул меня за руку, поставил на ноги и ткнул в спину. Я дошел до стенки и там остановился. Он развернул меня и толкнул в нужную сторону. Жалко, что я не мог после этого наблюдать со стороны за своим продвижением по полицейскому участку. Наверное, перемещался я зигзагами. Я все время на что-то натыкался, меня направляли в другую сторону, и я натыкался на что-то другое. Все это время два человека орали на меня.
Наконец меня остановили, и я почувствовал – и унюхал! – что кто-то дышит мне в лицо.
– Нет, он не слепой. Просто у этой заразы глаза закрыты, – сказал этот человек. И заорал: – Открой глаза, альф тебя побери!
Я попытался объяснить. Я хотел сказать: «Боюсь, у меня это не получится», но вышло что-то вроде «буся пучит».
– Да что с тобой такое? – взвыл полицейский. – Наркотиков, что ли, нажрался?
– Нет, это оттого, что я уснул на пустой желудок, – сказал я. Получилось: «Не то, пса-пса жже».
– Да он, наверное, иностранец, – решил второй полицейский.
– Та-та! – сказал я, потому что это была правда. – Я за вчерашний день уже трижды побывал иностранцем, – добавил я. Вышло: «Я ваще уже бывал на станции».
Второй полицейский, который явно был тот, важный, – от него несло каким-то мерзким одеколоном: персиковым компотом в жженой пластмассе, – как и положено очень важному полицейскому, – раздражительно сказал:
– На какой еще станции он бывал?
– Не знаю, – ответил другой. – Записать?
– Сперва имя, – сказал Важный. И заорал на меня: – Имя!
Свое имя я почему-то всегда назвать могу.
– Ник Мэллори, – сказал я, и получилось почти внятно.
– Запишите это, а затем обыщите его, – приказал Важный. – Составьте опись любых документов, а также похищенного имущества.
Я услышал тяжелые шаги и скрип. Важный отошел в сторону и уселся где-то напротив меня. Раздался шорох ручки по бумаге – второй полицейский записывал. Потом я почувствовал, что он роется у меня в карманах. Слышалось позвякивание и недовольное кряхтение. Насколько я понимаю, они нарыли пятьдесят шесть пенсов мелочью, мои две десятки и ключ от дома. Я от души понадеялся, что ключ мне потом вернут, потому что папа свой всегда теряет.
– Иностранная валюта, – сказал обычный полицейский, – и плоский металлический предмет. Возможно, ключ.
– Оставьте его для экспертизы, – распорядился Важный. – Это может оказаться талисман.
– Оддамой ключ! – сказал я.
– Однако здесь он эти деньги похитить не мог, – продолжал Важный, не обращая на меня внимания, – потому что у достопочтенного мастера молитв были при себе только обычные денежные знаки Лоджия-Сити.
– А надписи на банкнотах на лоджийском! – удивился другой полицейский.
– Вероятно, он похитил их в каком-то другом мире. Это не главное, – сказал Важный. – В данный момент мы имеем дело с действительно серьезным обвинением. Ты! – рявкнул он на меня. – Открой глаза!
– Ще не мгу, – объяснил я.
– Запишите: «Оказывал сопротивление представителям правопорядка», – распорядился Важный. – А ты слушай внимательно!
Поскольку он думал, что я иностранец, он разговаривал со мной очень громко, и чем дальше, тем громче.
– Ты обвиняешься в возжигании колдовского огня в общественном месте…
«Так вот о чем талдычила сердитая розовая дамочка!» – подумал я.
– …а это очень серьезное преступление! – гремел Важный. – Если твоя вина будет доказана, это означает пожизненное заключение без права помилования. Тюрьма здесь же, внизу, под железнодорожными путями. Тебе там не понравится. Так что думай хорошенько, прежде чем отвечать на мои вопросы, и говори только правду. Ты колдун?
– Нет, – ответил я.
– Но ведь ты умеешь возжигать колдовской огонь, не так ли? – торжествующе взревел он. – А это означает…
– Нет, не умею, – ответил я.
– …а это автоматически означает, что ты колдун! Что ты на это скажешь? – взвыл он.
– Нет. Я этого не умею. Ник’да не умел, – сказал я. К этому времени я изо всех сил старался говорить внятно. – Глупа’ женщна. Плохо видит. Очки надо.
Тут они немного помолчали. Обычный полицейский сказал:
– Это уже четвертое обвинение в колдовстве, которое госпожа Джослин выдвигает за этот год. И ни одно из предыдущих…
– Знаю, знаю! – с раздражением сказал Важный. – Но мастера молитв требуют от нас, чтобы мы выполняли норму! И что же мне делать?
– Арстуйте госпжу Джослин, – предложил я.
– Заткнись! – заорали на меня они оба.
Снова воцарилось молчание. Я слышал, как шуршит по бумаге ручка и как Важный раздраженно по чему-то постукивает. Я решил, что он барабанит пальцами по столу, размышляя, как доказать, что я колдун. К этому времени глаза у меня наконец начали разлипаться. Мощный инстинкт самосохранения заставил меня приоткрыть веки. Я увидел Важного как желтое пятно, освещенное сбоку далеким солнечным светом.
– Белвингово поле – нормальное, – бормотал он, – уровень телепатического поля слегка повышен – само по себе ничего особенного. Сила почти нулевая…
Глаза у меня наполовину раскрылись сами собой – мне даже стараться не пришлось. В солнечных лучах блестел ряд медных и стеклянных приборов, маленьких шестеренок и движущихся блестящих стержней. Все это стояло перед Важным и было направлено на меня. А Важный вовсе не барабанил пальцами. Он нажимал на медные кнопки и считывал показания с циферблатов.
Я знал, что мне следовало бы испугаться, но я был еще слишком сонный. Я просто погрузился обратно в свое зомбиподобное состояние и постарался не просыпаться до конца. Если его приборы регистрируют то, какой я сразу после пробуждения, то мне лучше не вмешиваться. Теперь я мог лучше разглядеть лицо Важного. Это был тот самый усатый мужик. Усы у него были огромные и лохматые.
– Недавний ритуал – еле заметен, – продолжал Важный. – Ничего определенного, черт побери!
– Что ж, обойдемся пока обвинением в бродяжничестве? – спросил другой полицейский.
– Выходит, что да, – сказал Важный. И снова загремел на меня: – Ты! Встань прямо, когда с тобой разговаривают!
Я постарался выпрямиться, насколько мог. Точнее, свесился в другую сторону.
– Так-то лучше, – сказал он, – хотя и ненамного. Общественные работы быстро научат тебя уму-разуму! Тебе повезло, парень, очень повезло! Достопочтенный мастер молитв, на которого ты напал, сказал, что не настаивает на осуждении, а твои колдовские показатели в пределах нормы, хотя и подозрительны. Одним делением больше – и ты бы превысил дозволенный уровень! И был бы уже на пути в тюрьму. А так я задерживаю тебя только по обвинению в бродяжничестве. Это происходит с любым, кто не имеет при себе разрешения на въезд в Лоджию и лоджийской валюты. С настоящего момента ты поднадзорный – понял? Ты меня слушаешь?
Я кивнул.
– Поднадзорный! – повторил он. – Это означает, что ты обязан до заката явиться к секретарю по общественным работам, на четырнадцатый уровень. Их канцелярия назначит тебя на работу на ткацких фабриках и предоставит место для ночлега. Если после этого времени тебя застанут шатающимся по улицам, ты автоматически получишь тюремный срок. Понял?
Я снова кивнул.
– Отлично, – сказал он. – По закону я обязан вручить тебе этот жетон. Вот, на. Подойди. Держи.
Я протянул руку, и он вложил в нее большой круглый диск. Что это был за диск, я не разглядывал. Я все глазел на Важного и гадал, не втягивает ли он эти усы носом. Они такие большие и пушистые, так ведь можно и задохнуться во сне! Интересно, хотелось бы мне, чтобы с ним такое случилось? Но ведь он всего лишь делает свою работу…
– Этот жетон дает тебе право на один бесплатный обед и одну бесплатную ночевку, – сказал Важный. – После этого тебе придется зарабатывать себе на жизнь, как и всем нам. Отведите его к лестницам, Райт, и покажите дорогу.
– А деньги и ключ мне разве не вернут? – спросил я.
– Нет, – ответил Важный. – Вся собственность арестованных за бродяжничество конфискуется в пользу города. Ступай. У тебя только час до заката.
«Я вас тоже очень люблю!» – подумал я, когда второй полицейский ухватил меня за руку и потащил к двери, ведущей на улицу.
На улице, под арками, в глаза мне довольно болезненно ударило солнце, висящее над самой вершиной противоположного утеса. Народу вокруг стало, похоже, гораздо меньше. Те, кто был поблизости, брезгливо отвернулись, когда полицейский протащил меня несколько ярдов до угла, где находилась массивная башня с лифтами и лестницами внутри. В тени башни было достаточно темно, чтобы я смог прочитать большие красивые таблички на ее стенах. «ОДИННА ДЦАТЫЙ УРОВЕНЬ», гласила одна. «ДЕРЖИТЕ ПРОПУСКА НАГОТОВЕ И ПРЕДЪЯВЛЯЙТЕ ИХ ПО ПЕРВОМУ ТРЕБОВАНИЮ», требовала другая. А остальные были указателями: «ЛИФТЫ», «ЛЕСТНИЦЫ», «ГЛАВНАЯ ТОРГОВАЯ ГАЛЕРЕЯ», «ЯРМАРКА ТКАНЕЙ».
