А когда родился Утенок, я должна была умереть, но моя душа не могла уйти. Пришлось попросить твоего отца, чтобы он сделал для меня то же самое, что Танамил сделал для Гулла. Так я, по крайней мере, могла за вами присматривать.
Мне эта история показалась очень печальной. Теперь я поняла, почему Звитт так сильно не любил нас.
– Гулл, – заговорила я. – Я могу вернуть Гулла обратно?
– Спроси у Танамила, – посоветовала мать.
– Тогда я пойду и отыщу его прямо сейчас.
Но она взяла меня за руку:
– Подожди, Танакви, разве ты не понимаешь, что это невежливо? Танамил не любит вспоминать, что он связан. А тут еще и Робин.
– Да, сестра много чего знает. Она поняла, кто такой Танамил, – согласилась я. – И что же мне в таком случае делать?
– Пойти и поспать. Кестрел сможет одолжить тебе лодку, чтобы увезти Робин отсюда.
А после мы вместе вернулись через дверь, выходящую на Реку.
Мама поцеловала Робин и Утенка. Потом увела Хэрна в лес и побеседовала с ним. Мне кажется, она поняла, что у того мозги не приспособлены для хождения по Реке. Хэрн не рассказывал, что она ему объяснила, но сделался куда счастливее.
А я на следующий день, прямо с утра, ослушалась мать. Робин проснулась на рассвете. Она была бледна, влажные от пота волосы слиплись, и выглядела куда хуже, чем раньше.
– Хоть бы мне умереть поскорее! – застонала она.
До этого момента я не понимала, что сестра и вправду собирается умереть, и пришла в ужас.
– Канкредин!.. – Я еще была слишком сонной, чтобы сказать нечто более внятное.
– Я знаю про эту сеть и приготовлюсь. Утенок говорил – многие души проходят через нее.
– Ну и откуда ты знаешь, насколько толстая у тебя душа? – спросила я, но не стала особенно спорить.
Понятия не имею, что бы я делала без сестры. И потому помчалась наверх и вернулась, припрятав Младшего под накидкой.
– Пойду выпущу кошек.
Кошки мяукали – считали, что уже наступило утро. Я шагнула вместе с ними в белый туман. Отовсюду капала вода. Взгляд беспокойно скользнул по мельничному колесу. Ручеек, бежавший к нему от запруды, перекрыли еще до того, как Робин появилась на свет, но среди камышей и незабудок и поныне вилась струйка воды.
Я спустилась туда и поставила Младшего на одну из лопастей колеса.
– Танамил, Младшая Река, пожалуйста, приди, будь так добр. Ты нам очень-очень нужен.
Честно признаться, я себя чувствовала полной дурой. Шершавое каменное изваяние не изменилось и даже не шевельнулось. И когда сзади раздалось шуршание мокрой травы, я изготовилась заслонить Младшего и резко развернулась.
Это оказался Танамил. Он шел вдоль русла, сквозь белый туман. Капли влаги оседали на его коже. Мама правильно сделала, что предупредила меня. Танамил глянул на меня отстраненно и даже как-то с сомнением, как будто видел меня в первый раз.
– Звала?
Я растерялась и даже не знала, что сказать. А потом мне вспомнилось, как мы должны были задать ему правильный вопрос, но удалось это одной лишь Робин.
– В прошлый раз мне следовало спросить у тебя, ты ли Младший. Да?
И я чуть отодвинулась в сторонку, чтобы он увидел фигурку Младшего на мельничном колесе.
Это было ошибкой. Танамил при виде идола тут же отвел взгляд, и его чуть ли не передернуло.
– Да, правда, – молвил он вежливо и отстраненно. – Я – Младший.
Он настолько очевидно не желал помогать, что я разревелась. Мне сделалось так же паршиво, как Робин. Я рыдала, совсем как маленькая.
– Я же не виновата, что вы с Робин поссорились! А теперь ты сделался вот такой, а король хочет заполучить Единого, и Джей тоже, а мы не в силах даже удрать от Канкредина, потому что сестра пытается умереть!
И я зашлась ревом. Но Танамил схватил меня за плечи и встряхнул.
– Что ты сказала про Робин?! – спросил он.
Наверное, ему пришлось повторить вопрос несколько раз: когда я плачу, то ничего не слышу.
– Она пытается умереть, – повторила я.
– Что за чушь! – воскликнул Танамил.
Похоже, он здорово разозлился. А потом выволок меня из ручья, почти с такой же яростью, как я когда-то волокла этого сопляка Кеда, и вломился в дверь. Робин взвизгнула и села.
– Ты выглядишь как старуха! – заявил ей Танамил.
По-моему, он мог бы вести себя и повежливее. Лишь сейчас я обнаружила рядом с собой Утенка, который уставился на Танамила. Мы с братишкой переглянулись и вышли в туман, захлопнув за собой дверь, сели рядышком.
– Я как раз думал, хватит ли мне духу добраться до него, – произнес Утенок. – Но я боялся, что Робин его возненавидит за то, что он – Бессмертный.
– Мы тоже Бессмертные, – сообщила я. – И происходим от Единого, по обеим линиям.
– Не знаю… По моим ощущениям, мы подозрительно похожи на людей. Может, у нас только души отличаются.
– Мне нужно спросить у него, как вернуть Гулла.
– А он сказал, – заявил Утенок. – Надо отвезти Гулла вверх по Реке, к Единому. Только мы его тогда не поняли.
Сегодня он держался куда любезнее, чем накануне ночью. Потом брат добавил:
– Если хочешь, я его возьму. Мне все равно нужно идти. Я поклялся Бессмертным – это было как раз после того, как Звитт сказал, что Река гневается, и нам не разрешили выгонять свою корову на общее пастбище, помнишь? – так вот, я поклялся, что увижу всю Реку, до последнего дюйма, и буду знать про нее больше, чем старый Звитт.
– Понятно. Значит, Единый хочет, чтобы мы двигались дальше. Надо где-нибудь раздобыть лодку.
Вскоре мы так замерзли и так истомились от любопытства, что вернулись в дом. Кошки мяукали под дверью, требуя, чтобы им открыли. Мы впустили их и вошли сами.
Робин сидела, скрестив ноги, на одеяле и ела – аж за ушами трещало. Лицо у нее снова порозовело. А Танамил передавал ей еду со стола – там красовались такие яства, что и король бы позавидовал. Танамил улыбнулся и предложил нам тоже подкрепиться. Потом покосился на кошек, и перед каждой очутилась рыбина. В мельнице воцарились покой и довольство. Мне думается, Танамил всегда несет с собой эти ощущения. Но сейчас дело было не только в нем, но еще и в Робин. Я оказалась права. Эти двое влюбились друг в друга и собираются пожениться. Сестра уже почти совсем выздоровела.
Танамил заверил Утенка, что эта еда вовсе не иллюзорна, как утверждал Хэрн. Просто в его силах перенести туда, куда ему нужно, все, что угодно, с берегов ручьев и небольших рек. Даже откуда-нибудь с дальнего и пустынного юга.
И как раз когда он это объяснял, в мельницу вошел Хэрн. Он нес с собой Младшего.
– Кто оставил его?! – возмущенно начал Хэрн.
И тут увидел Танамила.
Я боялась, что Хэрн обозлится. Он остался спокойным, но держался как-то скованно. Наверное, мать объяснила ему про Танамила. Но Хэрну все равно понадобился почти целый день, чтобы свыкнуться с ним. А Танамил не смотрел на него, потому что тот так и держал в руках Младшего. А брат не понимал, почему его игнорируют. До этого я не осознавала, насколько же для Танамила нестерпимо быть связанным. Он так это ненавидит, что никогда об этом не скажет. А если спросить, лицо его сделается совершенно каменным и он станет похож на собственное изваяние.
– Амил Орет связан сильнее, чем я, – вот и все, что он ответил, когда я поинтересовалась.
Робин накинулась на меня и велела оставить Танамила в покое. После этого Бессмертный, кажется, немного смягчился. Он не стал говорить про себя, но поведал мне:
– Адон носит сейчас двойные узы. Сперва его одурачила женщина – и в этом он сам виноват. Ну а остальное произошло, когда он уже был связан и не мог действовать против Канкредина в полную силу.
День выдался очень хороший. Хэрн плюнул на свои обязанности при короле, и мы сидели у мельницы, смеялись и пытались придумать, как бы нам подняться вверх по Реке, тайком и от короля, и от Звитта. Танамил обнимал Робин и был так же счастлив, как и мы, а сестра за этот день съела больше, чем за весь последний месяц. Стоило ей что-нибудь вообразить, как это тут же появлялось на столе. И я жалела лишь об одном: что с нами сейчас нет мамы. Единый разгневался, когда она вышла замуж за нашего отца, и потому Танамилу нельзя было с ней общаться. А вдруг с Робин произойдет то же самое? Они решили, что вместе попросят у Единого дозволения пожениться.
Вот ведь! Теперь я понимаю, почему Танамил так ненавидит свои узы. Надо было слушаться маму. Но по крайней мере, на этот раз главная вина лежит не на мне, а на Утенке. Ладно, расскажу обо всем по порядку.
Мы были очень счастливы. Сидели под лучами вечернего солнышка, у открытой двери, выходящей на Реку. Так мне казалось, будто мать тоже с нами. Я принесла свою последнюю работу, а потом принялась сшивать первую накидку и обрабатывать края. Танамил подошел взглянуть на нее.
– И с чего это я вообразил, будто могу тебя чему-то научить? – заметил он.
Мне было очень приятно это услышать, но я ответила:
– Ты сообщил две полезные вещи, – и показала ему полосу выпуклого узора на спинке, там, где рассказывалось, как мы отправились к Канкредину.
