Отказаться от ненужной мне упаковки было решительно невозможно. Почти как в небезызвестном фильме «Дежавю»: «Те́фтель с рисом, котлета с картошкой. Меняться нельзя». Хочешь не хочешь, пришлось отдавать деньги и за футляр.
Словом, все сделанные в «Галантерее» покупки обошлись мне в весьма «приличную» сумму: два рубля двадцать четыре копейки. В кармане осталось два гривенника, одна пятнадцатикопеечная, два пятачка и одна двушка. Их требовалось распределить на два дня. Дальше я не загадывал — надеялся, что что-нибудь, да придумаю…
«Файф-о-клок» по-советски начался в четверть пятого. Время я узнал у прохожего и сразу же выставил по нему стрелки найденных в раздевалке часов. «Треугольный» пакет молока и две калорийные булки обошлись мне в тридцать четыре копейки. Остатка в тринадцать копеек тютелька в тютельку хватало на «укороченный» батон белого хлеба. Его я собирался приобрести завтра где-нибудь ближе к «ужину». Пусть вместо чая или компота будет простая вода, но всё равно — по чисто вкусовым ощущениям это намного сытнее и лучше «сбалансированной» тюремной пайки.
Сегодня же у меня настоящее пиршество. Вроде только пять дней не ел нормальной еды («прокурорские» бутерброды не в счёт), а кажется, будто прошла целая вечность.
Булки и молоко я вкушал, сидя на лавочке во дворе дома, расположенного на улице Космонавта Волкова. Отсюда до моего убежища было около полутора километров. Специально отошёл от него подальше, чтобы не связывать себя желанием поскорее вернуться. Лучше прийти туда ближе к ночи, чтобы находиться внутри минимально возможное время. Кто знает, вдруг какому-нибудь должностному лицу клюнет проверить комнату на предмет всяких несоответствий? Попробуй тогда объяснить ему, что, мол, оказался тут совершенно случайно и, значит, милицию вызывать совсем ни к чему…
Когда трапеза уже подходила к концу, я вдруг заметил прошмыгнувшего мимо подъездов «товарища», одетого в такой же, как у меня, сигнальный жилет и очень похожую робу. В руке у «джентльмена» в жилетке болталась авоська, в авоське позвякивала «посуда» — пара бутылок красненького и несколько банок консервов.
Борьба между ленью и любопытством длилась меньше секунды.
Поднявшись с насиженной лавочки, я не спеша двинулся за «оранжевым» гражданином. Кто знает, может быть, там, где подобные водятся, удастся найти какую-нибудь работу.
Гражданин с авоськой исчез за бетонным забором.
В том месте, где он прошёл, в заборе обнаружилась большая дыра-пролом, прикрытая деревянным поддоном. Недолго думая, я нырнул следом.
С той стороны прямо перед ограждением стоял проржавевший компрессор со спущенными колёсами. Осторожно выглянув из-за пробитого воздухосборника, я принялся с интересом осматриваться.
Железная дорога.
Надо же, как интересно! Всего три месяца назад и тридцать лет тому вперёд, в августе 2012-го, я посещал это место. Платформа «Красный Балтиец», напротив станция «Подмосковная». В двухтысячных здесь организовали железнодорожный Музей с поворотным кругом и паровозами. Сегодня, в 1982-м, всё было совсем по-другому.
Здания депо, десятки строений (постоянных и временных), сортировочная горка, стрелочные переводы, пыхтящие жаром локомотивы, запах окалины, солярки и креозота, катящиеся по рельсам вагоны, сопровождающие их регулировщики скорости (они же — «башмачники») в похожих на мой жилетах, мигающие семафоры, гудки, стуки колесных пар, лязгания срабатывающих автосцепок, малопонятные для несведущих объявления диспетчерской службы…
Помнится, в своё время кто-то мне говорил, что МПС[1] — это как государство в государстве. Тысячи разбросанных по всей стране предприятий, сотни тысяч людей, десятки тысяч километров стальных магистралей, соединяющих огромные территории от Калининграда и Мурманска до Владивостока и Кушки. Многомиллионные пассажиропотоки, миллиарды тонн перевозимого груза. Мощнейшая и разнообразная инфраструктура, включающая в себя производство, торговлю, собственную медицину, образование, жилые и административные фонды, системы контроля и безопасности. И, наконец, самое главное. Нынешнее железнодорожное ведомство — это вовсе не будущая госкорпорация РЖД с её вездесущими манагерами-финансистами, «оптимизирующими» всё и вся и перекладывающими в свой карман львиную долю доходов. Сейчас на железных дорогах Советской страны даже самый маленький «винтик» — это частичка общего целого, которую никто не забудет и не выбросит на помойку по причинам экономической целесообразности. Процесс получения прибыли и «выжимания соков» здесь ещё не начался и, я очень надеюсь, не начнётся уже никогда…
Справа-внизу от меня примерно в двух сотнях шагов тарахтела мобильная «жэ́ска»[2]. Двое путейцев с помощью электроподбойников подбивали щебень под шпалой. Третий следил за уровнем и время от времени «подкачивал» выставленные под рельсы домкраты. Путь, на котором они работали, заканчивался упором-отбойником.
Поезда сортировались чуть дальше, на проходных ветках. Эту от горки отделяла обычная стрелка с механическим приводом. То, что привод переключен неправильно, я понял, когда через стыки в сторону тупика внезапно прогрохотал один из вагонов. Он двигался, не снижая скорости, прямо к работающим на рельсах путейцам. Последние из-за шума электростанции и подбойников не слышали ни стука колёс, ни криков бегущего за отцепом башмачника.
Времени на раздумья не оставалось.
Наплевав на секретность и конспирацию, я выскочил из «укрытия» и бросился наперерез к катящемуся под уклон четырехосному хо́пперу[3]. Регулировщик за ним явно не успевал, а путейцы даже не подозревали о надвигающейся на них катастрофе.
Как надо подкладывать башмаки под колёса, мне было известно из прошлой жизни — летом 86-го около месяца работал на железнодорожной станции на Алтае и видел, как тормозят отцепы. В том, что смогу повторить чужой опыт, сомнений не возникало. Главная сложность — сегодня эту работу требовалось делать руками.
Сами башмаки лежали вдоль рельсов, но без специальной вилки — длинной палки с «рогами» — ни один вменяемый регулировщик укладывать их под вагоны не станет, ведь вероятность лишиться пальцев или даже руки в этом случае почти стопроцентная.
Первый башмак (тяжёлый, зараза!) я протащил по рельсу метра четыре и отпустил буквально в последний момент. Переднее колесо наехало на преграду и заскрежетало по стальному покрытию. Со вторым торможением получилось чуть легче — скорость вагона снизилась, и я сумел подсунуть башмак под вторую тележку. Но окончательно остановить хо́ппер удалось только с третьей попытки — последнее тормозное приспособление удачно легло между четвертой и третьей колесными парами.
Отцеп замер всего в двух шагах от работающих железнодорожников.
Я облегченно выдохнул, сорвал с головы халявную кепку и вытер ей катящийся по лбу пот.
— Чё за …ство! — оторвавшийся от работы путеец обалдело вытаращился на меня и стоящий на рельсах вагон. — Ваще охренел?!
— Тихо! Стоять! — рявкнул на него второй, которой ранее возился с шаблоном, по всей видимости, бригадир. — Где Серый?! Где сигналист? Куда он сдристнул?
— Семёныч, так он же… — третий рабочий, испуганно поглядывая то на меня, то на едва не задавивший их хо́ппер, наклонился к уху «начальства» и начал что-то шептать.
— Твою мать! Этого ещё не хватало, — зло выругался бригадир, после чего сплюнул и повернулся ко мне, явно намереваясь что-то сказать.
Сказать он ничего не успел. К нам, наконец, подбежал упустивший вагон башмачник:
— Как?! Что? Нормально? Живые?
— Живее всех живых, б… — снова сплюнул Семёныч.
— Фух. Ну, слава те, господи. А я уж думал, что всё, сейчас призму снесёт…
— Какую ещё нах призму?! — взорвался бранью путеец. — Этот бункер чуть нас всех не снёс, а ты — призму…
— Откуда мне было знать, что вы здесь?! Знака нема, сигналиста тоже, — не остался в долгу башмачник. — И вообще, кто стрелку сюда перевёл? Сами небось…
