— Рассказывайте.
Подчиненные переглянулись.
— Свояк нашёлся, — сообщил Ходырев.
— И снова пропал, — продолжил Смирнов.
— Присаживайтесь, — указал начальник на стулья. — А теперь то же самое, но подробно.
Вместо ответа Ходырев выудил из папки бумажный листок и положил на столешницу.
Пётр Сергеевич ознакомился с документом, после чего откинулся в кресле и сцепил пальцы в замок. Он уже не раз клял себя последними словами за то, что «пустил дело на самотёк» и не взял Фомина под плотное наблюдение и опеку.
Хотя… сделав это, он мог, наоборот, только усугубить ситуацию.
Во-первых, Свояк, скорее всего, воспринял бы это как недоверие, поскольку и так, по собственной воле, начал сотрудничать и уже много чего рассказал. А во-вторых, неизбежно появились бы те, кому стало бы интересно, кто он такой, этот странный студент, и зачем его так опекают? Ведь в свете того, что генерал-лейтенант узнал о предателях в собственном ведомстве, такой интерес мог привести к неприятным последствиям. В том числе, и в отношении самого генерала. Поэтому и действовать в деле со Свояком приходилось весьма осторожно. Более того, доступ к полученной информации требовалось ограничить по максимуму. А иначе не стоило и огород городить…
— Значит, его отправили сразу в Бутырку. Так?
— Именно так, товарищ генерал-лейтенант.
Пётр Сергеевич тихо вздохнул.
— А мы, выходит, прошляпили.
Ходырев и Смирнов молчали…
— Кто курирует это дело от МВД?
— В справке этого нет, но, по информации от источника, лично первый зам Щёлокова.
— Чурбанов?
— Он самый.
— Понятно.
Хозяин кабинета расцепил пальцы и чуть подался к столу.
— Значит, так. Ситуацию отслеживать постоянно. Отменить розыскные мероприятия по линии МВД мы не можем. Забрать его дело тоже. Это означает: а — подтвердить интерес, б — подставить его перед нашими. Но, если Свояк не соврал, всё изменится после 12-го. Где-то в течение месяца. Надеюсь, к этому времени его ещё не найдут.
— А свой розыск мы организовать можем?
— Официально — нет, — покачал головой генерал. — Только в самом крайнем случае, если станет понятно, что на него уже вышла милиция.
— А если… на свой страх и риск? — предложил Константин.
Петр Сергеевич смерил его тяжёлым взглядом.
— Мы потихонечку, — поддержал коллегу Смирнов.
— Знаю я ваше потихонечку, — дёрнул щекой генерал. — А вообще… ладно. Можно попробовать. Но учтите! Если найдёте, дальше никакой самодеятельности. Выяснили — сразу докладывайте. Решать будем по ситуации…
Вторник. 9 ноября 1982 г.
— Как успехи?
Семёныч бросил на скамью рукавицы и подошёл к верстаку.
Я снял защитные очки и кивнул на ящик:
— Восемь болтов, как заказывали, и два калибра.
Бригадир заглянул внутрь, хмыкнул.
— А что с шаблонами?
— Заканчиваю. Только собирают пусть сами. Моё дело пластины слепить, и я их слепил.
— Сейчас проверим.
Путеец взял в руки готовую пластину «шаблона 940» и принялся измерять её штангенциркулем. Примерно через минуту он покачал головой, отложил в сторону инструмент и принялся «на глазок» сравнивать шаблон с образцом.
— Вроде такой же, — пробормотал он с сомнением.
— Такой же, такой же. Допуск десять микрон. Фирма гарантирует, — усмехнулся я, опуская в ящик очередную деталь.
— Ладно. Пойду, вагонникам покажу. Если не забракуют, с меня магарыч.
Семёныч ушёл, а я продолжил работу.
Честно сказать, даже не думал, что у железнодорожников столько разнообразного инструмента и приспособлений. Многие — «именные», названные по фамилии изобретателя. Ломик Гладуна, шаблон Басалаева, игла Сизоненко, шаблон Холодова…
Всё, что было когда-то придумано путевыми работниками для облегчения собственного труда и проверено временем, становилось «классикой», после чего шло в серию и выпускалось фабриками и заводами. Причем, в каждом отделении, на каждой дистанции, в каждом депо и даже в каждой бригаде были свои предпочтения. Одни привыкли проверять автосцепки «калибром», другие «вилкой», третьи «ломиком»…
А ещё у всякого запасливого осмотрщика всегда при себе имелось несколько штук шаблонов, кронциркули, толщиномеры, наборы для замера зазоров, два-три бородка́ и ещё куча всего, включая зубила, ключи, щётки и, наконец, самое главное — молоток для простукивания. Не меньше таскали с собой и путейцы (путевые монтёры), только у них инструмент был «малость» потяжелее — ломы, лопаты, кувалды, кле́щи для пропитанных креозотом шпал, топоры для затёски, подбойки, домкраты, разгонщики…
И всё это рано или поздно старело, приходило в негодность, ломалось, а получить новый девайс было, увы, непросто. У каждого свои сроки эксплуатации, и если они не превышены, то хрен вам на рыло, господа железнодорожники, обходитесь своими силами, и вообще — «экономика должна быть экономной», в планах этих поставок нет, с металлом в стране напряжёнка…
Приходилось как-то выкручиваться: или всеми правдами и неправдами выбивать зажатые кем-то лимиты, или давать изношенному инструменту новую жизнь…
Последним я как раз сегодня и занимался. Демонстрировал, так сказать, свои умения и таланты.
Ну а чего? Станки в мастерской, хоть и старые, но работоспособные, а если приложить к ним полученную при переносе во времени точность и мало-мальский опыт работы, то результат окажется положительным. Надо же как-то доказывать «приютившим» меня ремонтникам, что они не ошиблись и польза от меня, действительно, есть. По крайней мере, сортировку и приёмку вагонов можно теперь проводить, не задумываясь: хватит ли аварийной бригаде сил и оснастки для чего-нибудь срочного и как всегда неожиданного?
Например, как вчера, когда, сам того не ожидая, я вдруг оказался в нужное время и в нужном месте…
На относительно оживленное место я выбрался минут через двадцать после побега, в районе Тверской заставы, на стыке Лесной и Бутырского, и это выглядело откровенной наглостью.
На одной стороне улицы районный суд, на другой — здание прокуратуры, рядом сидят судебные исполнители. Когда из СИЗО везут сюда подсудимых и обвиняемых, автозаки проезжают ровнёхонько мимо той остановки, где я как раз присел отдохнуть и сообразить, что дальше…
Прохожие на меня внимания не обращали. Пацан и пацан. Одежда цивильная, морда интеллигентная, реальной опасности не представляет. Но всё равно — соображать надо было быстро.
Пропустив пару трамваев, я поднялся с пыльной скамейки, дошёл до ближайшего дворового проезда и принялся ждать.
Двое выезжающих оттуда водителей на поднятую руку внимания не обратили, зато третий не только остановился, но и приоткрыл боковое окошко.
— Куда надо?
— На улицу Космодемьянских?
— А на метро не судьба что ли?
— Я подземелий боюсь. Договорились с приятелем, а он не подъехал. А мне надо вот как срочно, — провёл я ладонью по горлу.
— За срочность пятёрку, — ухмыльнулся шофёр.
— Чёрт! — похлопал себя я по карманам. — У меня только трёшка есть.
— Ладно. Трёха, так трёха, — согласился водитель. — Поехали…
Никакой трёхи у меня, естественно, не было. Все деньги выгребли из карманов сразу по приезду в Бутырку. Поэтому — делать нечего — пришлось вспомнить собственный опыт таксования в 90-х и отыграть кидалово на доверии.
Всю дорогу я развлекал водителя анекдотами и вообще — трепался без остановок. Поездка заняла около получаса, и к концу пути мы уже были на ты.
— Слушай, Лёх, а тормозни-ка возле «Союзпечати», у меня там тётка работает, хочу у неё сигареты стрельнуть.
— В долг что ли?
— Ага. А не то тебе не останется.
— Давай! Только по-быстрому, я тоже спешу.
