в неизвестном направлении. Потом исчез и повар, объявившись через пару месяцев в имении соседнего помещика. Оставшиеся слуги графа роптали, но продолжали жить, а куда им ещё было деваться. Приближалась зима …
Все думали, что зло покинуло эти земли, но они ошибались.
Это случилось вечером, когда в зимнюю пору солнце слишком рано садиться за горизонт. Граф Сумбуров с женой сидели в своём просторном зале перед камином. Граф, сидя у красивого резного столика, пил мадеру, бокал за бокалом, а Елизавета Николаевна читала какую-то книгу.
Няня недавно проводила маленького графа в его комнату и уложила спать, а сама ушла к себе. Так прошло два часа, как внизу, прямо перед усадьбой раздались сумасшедшие крики людей. Елизавета Николаевна вскочив как ужаленная, словно ждала чего то, бросилась сначала к окнам, а потом вниз, на первый этаж усадьбы. За ней, прямо в халате, кинулся и сам граф.
Они выбежали во двор усадьбы. Там стояла толпа крестьян, которые махая руками о чём- то кричали и галдели.
– Что? Что братцы случилось?! – закричал граф.
– Барин, барин, дозволь мне молвить, – выдвинулся из толпы Матвей.
– Говори Матвей что случилось?
– Барин, тут народ с деревни пришёл. … Ну, короче. …Тут дело такое…– мялся с ноги на ногу Матвей.
– Да говори, в чём дело?
– Ладно, – выдвинул Матвей вперёд маленького мужиченку – говори.
Мужиченка, потоптавшись, начал говорить:
– У меня жёнка Пелагея, вечером пошла за водой. А когда шла с вёдрами, увидела лошадь нашу у стойла. Темно было, она и не поняла сначала ничего. А лошадь вдруг как на дыбы встанет, и давай ржать. Пелагея с вёдрами в снег и упала. И видит, как с лошади как спрыгнет кто-то. Она и не поняла ничего, а потом глянет и от страха, теперь заикаеться она даже…
– И что? Что видела она? – спросил граф.
– Барин! – вскричал мужиченка, и, упав на колени, продолжал кричать – Барин, барин, прости, прости за правду. Это.…Это молодой барин был, сын Ваш. Он с лошади спрыгнул, он с её шеи кровушку пил …– затрясся от слов этих мужиченка.
– Да что мелешь ты!!! – вскричал барин – Я сейчас велю выпороть тебя!
– Что? Что говорит этот человек? Не может быть этого? Вы как смеете? Мой сын спит у себя в комнате. Марфа! Марфа! – кричала Ольга Николаевна, позвав няню молодого графа.
– Да барыня!
– А ну сходи в комнату и проверь сыночка нашего! – скомандовала Ольга Николаевна.
– Будет исполнено барыня! – побежала в покои графа его няня.
Но через мнговение раздались её страшные крики. Граф Сумбуров с женой кинулись в комнату сына. Вслед за ними бросился Матвей с двумя мужиками.
Прямо на пороге, на коленях сидела пожилая женщина, судорожно крестилась и как в столбняке бормотала одно и тоже.
– Спаси и сохрани! Спаси и сохрани! На кровати на четвереньках сидел их сын, а перед ним лежала оторванная голова чей-то лошади. Присосавшись к ней, граф пил её кровь, чавкая и урча от удовольствия. Вся комната была залита кровью. Увидев это, Ольга Николаевна сразу лишилась чувств, а граф закричал как безумный, упав на колени,
– Господи! Отец Вседержитель прости нас грешных!
И лишь один Матвей с мужиками кинулись к молодому графу. Но не тут-то было легко схватить его. Маленький мальчик, оторвавшись от головы лошади, как безумный бросился на них. Страшная, нечеловечески демоническая сила появилась у него.
Маленький ребёнок хватал мужиков за грудки, он легко расшвырял их, а потом, упав на четвереньки, завыл как дикий зверь:
– УУУУУУУУУУ!
Но в этот миг подоспели другие мужики, которые накинули на него верёвки и молодой граф был связан по рукам и ногам.
Прошло два дня. Не стал пока граф Сумбуров вызывать полицию, ведь дело касалось их сына. Елизавета Николаевна заболела после этого и лежала всё время в спальне, а молодой граф связанный находился в своей комнате, ни на что, не реагируя, он смотрел в одну точку пустым холодным взглядом. Временами, однако, он выл словно одинокий волк или жалобно скулил и тогда у графа с женой разрывалось сердце от боли.
– Ты понимаешь голубушка моя, надо что-то делать. Так дальше продолжаться не может. Народ ропщет, крестьяне, да и все домочадцы в смятении. А вдруг смерти племянника, моей матери и дядей связаны с ним.
Ты ведь видела его глаза, когда он пил кровь у этой несчастной лошади, которая, кстати, из хозяйства Кучеровых. Да надобно ему за лошадь ещё возместить. Я понимаю, что это не доказательства ещё, но ведь это пока всё ещё сын наш. Я бы даже сказал: что здесь пахнет чертовщиной какой-то. И не забывай дорогая, что я ведь в лесу его нашёл, – доказывал Сумбуров жене о сыне, сидя у её кровати.
– Хватит, хватит. Я не могу слушать, – залилась слезами Елизавета Николаевна, – Он сын мой, сын, понимаешь, я люблю его и он болен, болен. Да я понимаю, что надо Что-то делать, но что? А может вызвать батюшку из монастыря, что на Серёгиной горе? Говорят, там есть сильный такой.
– Незнаю, незнаю голубушка. Незнаю…
– Он сын мой, сын …Он одержим. И мы должны спасти его, спасти…– заходила в рыданиях графиня.
– Прости голубушка, я право незнаю что делать. Но могу сказать одно, что он опасен и это надо признать. Я не сообщил в полицию, но сама знаешь, как быстро расходяться слухи и завтра может быть поздно. Они могут сами всё узнать и приедут сюда. Да он болен, болен – говорил граф, сокрушаясь всем сердцем и качая головой.
Жизнь для Сумбурова и его жены стала мрачной, и свет им стал не мил, скорбь легла на их сердца. А Алексеюшка продолжал лежать в своей комнате, связанный. Граф Сумбуров не мог думать не о чём, кроме маленького графа. У него всё валилось из рук, все дела он забросил, а большую часть работников, он распустил по своим деревням. В усадьбе остался только верный Матвей с двумя мужиками, няня молодого графа, две горничных и новый повар.
Прошло ещё несколько дней, и вот как-то утром к воротам усадьбы подъехала бричка, из которой вышла пожилая женщина, попросив впустить её. Матвей впустил, и она настойчиво стала просить его, пропустить к графу, дескать, дело касаеться его сына.
– Ну, говори, кто ты и откуда будешь? – спросил у нее граф, посмотрев ей в глаза, от которых у него почему-то ослабли колени.
Это была старая женщина, похожая на обычную мещанку из какого-то небольшого городка, хотя в её облике
