Высокие скулы, кошачий разрез глаз, очень светлая кожа, носы с горбинками. Но Ани знала, что пройдет время — и она ни за что не перепутает одного с другим, как не перепутала бы Ветери и Мири, например. Они сидели в первом ряду, как управляющие Белыми городами.
Не было видно Огни — она всю себя посвятила детям и оплакиванию погибших. Не было никого из знакомых дракониц.
— Драконы Песков! Я собрал вас, хотя все мы должны бы сейчас отдыхать и набираться сил, оплакивать тех, кто не вернулся, и прощаться с ними, — проговорил Нории рокочуще. — Мы должны бы разговаривать о том, как будем жить дальше, или сидеть за пиршественным столом, радуясь вызволению. Я сам желал бы проводить мать и отца, отдать дань их памяти и поторжествовать с вами. Но сейчас дорог каждый час.
Он говорил, но смотрели не на него — на Ангелину: и настороженно, и задумчиво, и с любопытством, и откровенно хмурясь, а она переводила взгляд с одного лица на другое, улавливая эти оттенки и запоминая их.
— Хотел бы я, чтобы вы проснулись в мирные и благословенные времена, а лучше бы и никогда не пришлось нам засыпать, а старшим Владыкам — отдавать свои жизни, — говорил Нории, — но прошлое нам не исправить. Зато можно сотворить будущее. Сейчас Тура пылает в новой войне, которая тысячекрат страшнее старой. К нам через межмировые двери вторглись бесчисленные армии захватчиков, и лишь вопрос времени, когда они придут в Пески.
Драконы едва заметно кивали — видно было, что эта информация не стала для них новостью, что об этом уже успели поговорить.
— И чтобы нас не похоронили второй раз, на этот раз навсегда, нам придется вступить в войну, — продолжал Нории. Голос его отражался от белых и малахитовых стен, гудел под потолком. — Я начну с малой помощи. Многие из вас видели у Драконьего пика наших братьев по отцу, змеев воздуха, которые, не жалея себя, помогали спасать наших детей и близких. Один из них, герцог Дармоншир — мой друг, который сейчас защищает свою страну. В его замок улетел мой брат Энтери, чтобы помогать супруге герцога, сестре моей Владычицы…
Снова хмурые взгляды на Ангелину, но теперь больше заинтересованные и озадаченные столь сложными родственными связями.
— И я тоже направлюсь туда сразу после нашего разговора, отправлюсь с половиной боевого крыла Мастера Четери, чтобы выплатить наш долг и не дать войне прийти к нам. Править Песками останется моя жена, ваша Владычица. И она же будет править до появления нового Владыки, если я не вернусь. А вы окажете ей всю поддержку, которую она потребует.
Зал зашумел тревожно, недовольно, вопросительно. Ангелина ожидала этого. Но страха не испытывала.
— Позволь сказать, Владыка? — подал голос один из суровых драконов из первого ряда. Губы его были сжаты в линию.
— Говори свободно, советник Э́фили, — кивнул Нории. — Сейчас время разговоров.
— Я почитаю тебя, как почитал и твоего отца, Владыка Владык, — велеречиво начал дракон. — И принимаю твое право взять Владычицей под свое крыло кого угодно, если Владыкой остаешься ты. Но не ослышался ли я сейчас? Разве девять Владык отдали свои жизни ради того, чтобы в Песках правила дочь нашего врага, на коей лежит неоплатный долг перед нашим народом?
Стоило этим словам прозвучать, и в зале воцарилась мертвая тишина. Ангелина не удивилась, хотя почувствовала, как леденеет ее лицо, словно тело покрывается доспехами, чтобы не пробили, не ударили несправедливые слова. Хотя раньше, когда их кричала одна лишь Огни, ей было больнее и невыносимее, чем когда она ощутила, сколько же драконов в зале разделяют произнесенное.
Не все. Но очень многие.
Ведь для большинства тех, кто только вышел из горы, она столь же безлика, как и они для нее. Зато ненависть и боль реальны, и совершенно естественно для драконов, лишь несколько дней назад летевших подписывать мирный договор, а затем переживших вероломство, страх, смерть родных, заключение в тисках камня, надеть на Ангелину маску Седрика Рудлога. И не играла роли сейчас ни ее помощь у Драконьего пика, ни история с терновником, ни работа на благо Песков, потому что боль всегда превыше разума.
Ани едва заметно пошевелилась, готовая заговорить, но Нории качнул головой: «сейчас мне нести ответ, Ани-эна», — и она отступила.
— Девять Владык отдали свои жизни, не думая о правлении, но для того, чтобы наше племя выжило, — ответил Нории спокойно, но в раскатах его голоса слышался гром. — Я своим Словом и своей кровью закрыл все долги дома Рудлог перед Песками. Ты хочешь оспорить это?
— Это невозможно оспорить, ты знаешь. Но не слишком ли у тебя короткая память, Владыка? — проговорил советник резко. — Будь жив твой отец, что бы он сказал о твоем решении?
— Владыка Те́рии был умен и мудр и никогда не казнил детей за грехи отцов, — отозвался наставник Уми. Никто не возмутился его вмешательству.
— Не стоит прикрываться крылом моего отца, — посоветовал Нории с мягкой улыбкой, но советник отчего-то склонил голову. — Не стоит говорить устами мертвых ради оправдания страстей живых, советник Эфили.
— Ты прав, Владыка, и прости меня за это, — ответил дракон примирительно. Но взгляд, брошенный на Ангелину, был тяжелым.
— Я не могу облегчить ваши потери, не могу забыть войну сам, — говорил Нории, — но вы поймете скоро, как поняли мы все, проснувшиеся ранее, что нынешний мир слишком далеко ушел от прошлого, и жить надо сейчас, и учитывать то, что имеет значение сейчас, — он посмотрел на Ветери и Мири, и те закивали. — Именно от Владычицы, — он положил ладонь на ладонь Ангелины, — во многом сейчас зависит жизнь Песков.
— Я не могу принять этого, — ответил советник, и значительная часть драконов едва заметно загудела в знак согласия. — Да, ты решил, и мы не ослушаемся, потому что еще у горы ты сказал свое Слово, и мы знаем, что ее воля — это твоя воля. Но пока ты разрешил говорить свободно, я не могу не говорить.
— Я хочу слышать вас, — без сомнений проговорил Нории. — Говорите.
Его пальцы чуть сжались, но Ангелина и так все понимала. Нужно дать им свободу высказаться, чтобы озвучены были самые черные, самые тяжелые
