— Конан — да, северное имя. Если не ошибаюсь, он из Асгарда или Ванахейма… — Йилдиз устроился поудобнее на своем ложе, напомнив генералу единственного петуха, живущего в переполненном курятнике. — Но какое впечатляющее зрелище — этот варвар в бою! Нам не хватает здесь при дворе некоторой доли этой дикой свирепости и храбрости. Нужно вдохнуть боевой дух в наших придворных. Знаете, генерал, у меня частенько возникает ощущение, что евнухи в большинстве своем не очень-то пылко поддерживают нашу южную кампанию. Вам это не приходило в голову? Да и некоторые аристократы и придворные, и к тому же их старшие жены тоже зачастую неодобрительно высказываются об этой войне. Ну что ты будешь делать, если даже в собственном дворце царит уныние и не чувствуется боевого азарта!
— Позволю себе напомнить, Ваше Величество, — почти насильно задержанный своим Повелителем, Аболхассан в раздражении решил напомнить Йилдизу то, что самому ему казалось очевидным, — абсолютный монарх сам определяет настроения своих подданных. Несколько сосланных придворных, аресты, десяток отрубленных за пораженческие настроения голов, парочка колесований — и, глядишь, ваш двор и вся страна преисполнятся такого боевого духа, который не снился и диким варварам.
И хотя ласкающие короля женщины словно не слышали этой кровожадной речи генерала, Йилдиз покосился на них и недовольно поежился.
— Да, мой дорогой Аболхассан, вы совершенно правы. Но я предпочитаю, чтобы жизнь двора шла своим чередом. Не забывайте, мы очень зависимы от евнухов как от администраторов. Смятение в их умах немедленно отразится на управлении всей страной. — Йилдиз перевернулся на живот, подставив спину ласкам двух пар рук с ярко накрашенными ногтями. — Да и знать тоже имеет свои веками выработанные свободы и привилегии. Нет, я не хотел бы иметь более кровавую войну в собственном городе, чем та, которую мы ведем в Венджипуре. И потом, если я и вправду абсолютный монарх, — разве не должен я решать все проблемы, опираясь в основном на силы разума?
— На разум или еще на что-нибудь, мне все равно. Как вам больше нравится! А теперь, если я вам больше не нужен…
— Нет, нет, генерал. Еще минуту-другую. Я приношу свои извинения за то, что, наслаждаясь и отдыхая сам, не предложил вам подобного развлечения. Присаживайтесь и отдохните так, как сочтете нужным.
Не вставая, Йилдиз щелкнул пальцами и сделал легкое движение рукой. Тотчас же в зал вошла одна из бесчисленных королевских наложниц — красивая, совсем юная, одетая в дорогие шелковые шаровары и короткую, расшитую жемчугом куртку. Спадающие на миленькое личико черные как вороново крыло волосы были перехвачены на голове обручем из чистого золота. Не говоря ни слова, девушка подошла к генералу и положила руки ему на плечи. Резко дернувшись, Аболхассан сбросил с себя ласковые женские ладони.
В это время Йилдиз, прокашлявшись, сказал:
— Ну, генерал, а теперь — снова к делу. Пытаясь доказать своим подчиненным важность и нужность Вендийской войны, я вынужден выслушивать и их доводы. И мне хотелось бы послушать вас — человека опытнейшего в военных вопросах, — что вы скажете в ответ на их претензии?
Несмотря на постоянные настойчивые ласки своих двух жен, Йилдиз вовсе не казался расслабленным или рассеянным. Несомненно, он умел противостоять если не трудностям, то уж наверняка искушению наслаждением. Речь короля была столь же точна и хорошо выстроена, как если бы он произносил ее, сидя на троне перед советниками.
— Итак, генерал, один из их основных доводов таков: непомерные расходы, причем не на саму войну, а на поддержание роскошной жизни сколачивающих целые состояния королевских военных и гражданских чиновников. Мне говорят, что большая часть караванов с оружием, снаряжением и продовольствием не доходят до гарнизонов, как и деньги, выделяемые для их обустройства. Все это бесследно исчезает по дороге. Разумеется, мы-то с вами понимаем, что некоторые, скажем так, неточности в распределении казенных средств являются своеобразной смазкой, обеспечивающей плавный ход всей государственной машины. Я пытался объяснить им это, но критики заявляют, что речь идет уже о совершенно обратном положении вещей, когда до цели доходит лишь ничтожная часть выделенного.
— Какая дерзость, Повелитель! Кто осмелился выдвинуть такие безответственные обвинения? Этот лжец и предатель заслуживает четвертования, дыбы, самой мучительной казни! Но я все равно назначу расследование… — Тут генерала прервало легкое щекотание ласковыми пальцами за ухом. Дернув плечом, Аболхассан чуть не уронил сидевшую рядом девушку. — И если обвинения подтвердятся хотя бы в малейшей степени — я клянусь, что виновные понесут жесточайшее наказание.
— Великолепно, генерал! Теперь я с большей уверенностью смогу вести дискуссию по этому поводу и даже ссылаться на вас. Второй пункт, несомненно связанный с первым, это вопрос о нашей дипломатии в Вендии. Критики утверждают, что на наши деньги мы поддерживаем там не те силы, которые реально смогут управлять этой страной под нашим протекторатом, а напротив — преступные кланы, мелкие банды, интересы которых на самом деле не имеют ничего общего с нашими. Что вы скажете по этому поводу?
— Невероятно, Повелитель! — Аболхассан наконец-то смог отделаться от навязчивых ласк наложницы, сильно ущипнув вскрикнувшую девушку за руку. — Разумеется, я сам не бывал в Вендии. Но я готов поклясться, что выбор союзников сделан безупречно. Наши союзники в этой стране — это местные военачальники, потомки древних родов народов-завоевателей, исповедующие те же принципы аристократии и единоличной власти, по каким вы, Ваше Величество, правите нашей страной.
— Отлично, Аболхассан! Я запомню ваш довод. — Повернувшись, Йилдиз внимательно посмотрел на генерала. — Я вижу, вы отказываетесь от тех скромных удовольствий, которые я могу предложить вам. Может быть, вам не нравится эта девушка? Я могу позвать другую — с более крупными формами или, быть может, более опытную?
— Нет, господин! — Аболхассан вскочил со скамьи, потемнев от злости на задающего столь бесстыдные вопросы. — Просто я привык к суровым походным условиям, Повелитель, — узкое жесткое ложе одинокого воина, так это называют. А удовольствия — от случая к случаю, где-нибудь в караван-сарае накануне сражения или — еще лучше — среди развалин и пожаров взятого города.
— Понятно, — кивнул Йилдиз. — А может быть, вы предпочтете юношу? — Увидев резко побледневшее лицо генерала, его словно сведенные судорогой челюсти, король поспешил добавить: — В общем, как вам будет угодно. Если надумаете — всё в вашем распоряжении. — Чуть заметным жестом он отослал наложницу прочь и продолжил: — Последний и наиболее серьезный довод, который большинство из критиков войны даже не решается высказать мне в лицо и о котором я знаю через своих тайных агентов, состоит в том, что вся Вендийская война — лишь повод для самореализации военных. Причем не на поприще снискания славы королевству, а в деле укрепления своей касты за счет ослабления людей власти. Разумеется, верность офицеров моего штаба не подлежит сомнению. Но все же я встревожен. Скажите, откуда вообще мог пойти этот страшный слух? Не связано ли это с большим количеством иностранных наемников, целых иностранных полков, появившихся в наших войсках? А может быть, дело в распрях внутри самого королевства? Нет ли у вас сведений о каких-то планах восстания в одной из провинций?
