Я сбежал вниз по ступенькам и распахнул дверь. Вайль вытирал стойку. Я описал увиденное.
— Что это, Вайль?
Маленький человечек покачал головой.
— Не знаю. Видно, эту штуку бросили здесь завоеватели Берлина.
— Похоже, он был сделай здесь.
— Может, и здесь. В конце концов, кто завоевал Берлин?
Из задней комнаты послышался пронзительный женский крик.
Вайль выронил стакан и рванулся в комнату. Я последовал за ним. Он открыл дверь. В комнате было уютно. На столе, покрытом плотной темной скатертью, были соль и перец, лежали ножи и вилки. У окна стояло пианино. На полу лежала девушка.
— Ева! — выдохнул Вайль, опускаясь на колени рядом с телом.
Я еще раз внимательно оглядел комнату. На маленьком кофейном столике стоял цветок. Со стороны он напоминал кактус неприятного пятнисто-зеленого цвета, а сверху походил на змею, приготовившуюся к нападению, змею без глаз, без носа, но со ртом… Рот был на месте. Он открывался по мере моего приближения к цветку. Во рту росли зубы — или, если сказать точнее, шипы, расположенные подобно зубам. Одного зуба впереди недоставало. Этот шип я обнаружил в запястье девушки. Я не стал его вынимать.
— Она умерла, — тихо сказал Вайль, поднимаясь и оглядываясь. — Почему?
— Ее укусил вот этот ядовитый цветок, — объяснил я.
— Цветок…? Я должен вызвать полицию.
— Думаю, сейчас этого лучше не делать, — заметил я уходя. Я знал, куда идти.
Дом Бисмарка — и странный сад Фелипе Саджиттариуса. Я весь промок, пока искал кэб. Я велел кэбмену гнать во весь опор.
Остановив кэб, не доехав до дома, я расплатился и пошел пешком через лужайку. Звонить я не стал, а влез в окно, воспользовавшись своим карманным алмазом.
Сверху слышались голоса. Я спешил на них и скоро нашел, откуда они доносились, — кабинет Бисмарка. Чуть приоткрыв дверь, я увидел Гитлера с пистолетом, направленным на Отто фон Бисмарка, все еще одетого в полную военную форму. Оба были бледны. Рука Гитлера тряслась, а Бисмарк тихонько стонал.
Перестав стонать, Бисмарк сказал умоляюще:
— Я не шантажировал Еву Браун, вы — болван, она любила меня.
Гитлер издал короткий, почти истерический смешок:
— Любила вас — толстого старика!
— Ей нравились толстые старики.
— Она была не такая. И вообще, кто это выдумал?
— Кое-что рассказал следователь. А полчаса назад мне позвонил Вайль и сказал, что Еву убили. Я считал Саджиттариуса своим другом. Я ошибался. Он — нанятый вами убийца.
— Ну, а я сегодня совершу свое убийство.
— Капитан Гитлер — я старше вас по званию!
По мере того как голос Бисмарка обретал уверенность, рука, державшая пистолет, теряла твердость. Я вдруг сообразил, что все это время тихо звучит музыка. По какому-то странному совпадению это был Пятый струнный квартет Бартока. Бисмарк пошевелил рукой.
— Вы ошибаетесь. Человек, которого вы наняли следить за Евой, когда она шла сюда прошлой ночью, — это же ее бывший любовник.
Губы Гитлера задрожали.
— Вы знали, — заметил Бисмарк.
— Подозревал.
— Вы знали и об опасностях, таящихся в саду, ведь Фелипе говорил вам. Его задушили виноградные лозы, когда он пробирался к летнему домику.
Рука, державшая пистолет, замерла. У Бисмарка был испуганный вид.
Он ткнул пальцем в Гитлера.
— Это вы убили его, а не я, — закричал он. — Вы послали его на верную смерть. Вы убили Сталина — из ревности. Вы надеялись, что он сначала убьет меня и Еву. У вас не хватило силы и решимости противостоять нам открыто!
Гитлер издал невнятный крик, схватил пистолет обеими руками и раз за разом стал нажимать на спусковой крючок. Несколько пуль не достигли цели, но одна из них попала в Железный Крест, пробила его и вошла в сердце. Бисмарк упал навзничь, мундир его лопнул, а шлем слетел с головы.
Я вбежал в комнату и отобрал пистолет у плачущего Гитлера. Осмотрев Бисмарка, я убедился, что он мертв. Я понял, почему лопнул мундир. Бисмарк носил корсет, и одна из пуль, видимо, задела шнурок. Это был тяжелый корсет, и удерживать ему приходилось большую массу.
Мне стало жаль Гитлера. Он продолжал рыдать, и я помог ему сесть. Он выглядел маленьким и несчастным.
— Что я наделал? — заикаясь бормотал он. — Что я наделал?
— Бисмарк послал этот цветок Еве Браун, чтобы заставить ее замолчать, когда понял, что я близок к разгадке?
Гитлер кивнул, шмыгнул носом и снова заплакал. Я взглянул на дверь. Там в нерешительности стоял человек.
Я положил пистолет на каминную доску. Это был Саджиттариус. Он кивнул мне.
— Гитлер только что застрелил Бисмарка, — объяснил я.
— Ясно, — сказал он.
— Бисмарк велел вам послать Еве Браун этот цветок, ведь так? — спросил я.
— Так. Красивый цветок — результат скрещивания обычного кактуса, «мухоловки Венеры», с розой, а яд — разумеется, кураре.
Гитлер встал и вышел из комнаты. Мы смотрели, как он выходит, все еще продолжая всхлипывать.
— Куда вы? — спросил я.
— На воздух, — ответил он, спускаясь по ступенькам.
— Подавление сексуальных желаний, — сказал Саджиттариус, усаживаясь в кресло и удобно пристраивая ноги на трупе Бисмарка. — Это бывает причиной стольких несчастий. Если бы только страсти, кипящие в душе человека, глубоко запрятанные желания, могли быть выпущены наружу, насколько улучшился бы мир.
— Возможно, — сказал я.
— Вы собираетесь кого-нибудь арестовать, герр Аквилинас?
— Моя работа заключается в том, чтобы написать отчет о расследовании, а не в том, чтобы кого-то арестовывать.
— А последствия?
Я засмеялся.
— Последствия всегда есть.
Из сада послышался какой-то необычный лающий звук.
— Что это? — спросил я. — Волкодавы?
Саджиттариус хихикнул.
— Нет-нет, боюсь, что это собачий цветок.
Я выскочил из комнаты и помчался вниз по лестнице в кухню. Труп, накрытый простыней, все еще лежал на столе. Я хотел открыть дверь в сад, но остановился и прижался лицом к оконному стеклу.
Весь сад двигался, как в каком-то возбужденном танце. Шумела листва, странный запах стал совершенно нестерпимым, это чувствовалось даже при закрытых дверях.
Мне показалось, что я увидел фигуру человека, сражающегося с какими-то толстоствольными кустами. Я услышал рычание, звук разрываемой одежды, пронзительный крик и длинный протяжный стон.
Неожиданно все движение в саду прекратилось, Я обернулся. Позади меня, сложив руки на груди и глядя в пол, стоял Саджиттариус.
— По-моему, ваш собачий цветок схватил его, — сказал я.
