Когда она опять положила чужеземца на спину, он глубоко и тяжело дышал, а потом открыл глаза и обвел всех затуманенным, но сознающим взором. Царь черпнула воды из ручья, омыла ему лицо и дала напиться.
– Где плащ, Каспай? – спросила Кадын. – Ему надо тепло.
– Ему надо в чертог дев, царь, – отозвался Каспай. Казалось, он сам стал соображать плохо от всего, что увидел. Алатай же почти не чуял себя и не понимал, что творится. – Только там могут помочь. В чертоге…
– Он не доедет, – сказала Кадын, вглядываясь в лицо чужеземца. Тот все еще смотрел кругом большими глазами, и недоумение в них было близко к безумию. – Ему нужен брат, залог его жизни. Ты можешь стать ему братом, Каспай?
– Те! Уже трижды я резал руку с верными друзьями, царь! – отозвался тот с горечью. – Четвертого быть не может.
– Четвертого быть не может, – повторила царь, не сводя глаз с чужеземца, и эти слова прозвучали прощанием. – Воин! – вдруг обернулась она к Алатаю. – Воин, кто ты? Давно ли ты посвятился?
– Две луны назад, – ответил он глухо, с трудом разжимая губы и чувствуя, как шерстяные уши шапки намокли от дыхания.
– У тебя уже есть побратимы?
– Нет, царь.
– Воин, подойди сюда. Дай свою руку. Духи привели тебя в этот час.
Как завороженный, Алатай приблизился и протянул правую ладонь. Быстро, одним движением царь рассекла кожу повыше запястья сперва ему, потом чужеземцу, и стала сцеживать кровь в подставленную чашу.
– Молока нет, будет вода, но от этого ваш союз не станет слабее, – сказала она, потом передала чашу Алатаю, и тот сделал глоток с замиранием сердца, чуя вкус крови. Остальное она отдала чужеземцу, тот откинулся навзничь, лишь пригубив, и забылся.
– Воин, ты теперь отвечаешь за чужую жизнь своей жизнью, – сказала Кадын, глядя Алатаю в сердце. – Скачи в чертог дев, отвези больного. Надо успеть за два дня. Дольше ему не продержаться. Это далеко, но ты успеешь. Возвращайся потом, я тебя награжу.
– У меня нет коня, – молвил Алатай. Он чуял себя так, будто глотнул хмеля, а не крови.
– Возьмешь коня Каспая. Мы думали, ему ехать. Но видно, это твоя доля. Ступай.
Алатай кивнул, и царь тут же поднялась с колен и канула в темноте леса. Было слышно только, как шумит ручей.
– Те, времени мало, воин, – отвлек Алатая Каспай. – Пошли.
Вместе они подняли чужеземца на плаще и стали закреплять на спине коня. Все случившееся еще не осело в сердце Алатая.
– Скачи же, – сказал Каспай. – Конь добрый, умный, поможет. Но торопись, не поторапливаясь. Иначе весь яд перемешается у него с кровью.
Алатай уже сидел в седле и готов был крикнуть «йерра». Он чуял уже, что жизнь его изменилась. Еще раз предстало перед ним все, что только что произошло, и чудо, несомненное чудо, которым царь вернула жизнь чужеземцу, вдруг так поразило его, что он развернул коня.
– Друг! – крикнул в спину уходящего Каспая. – Послушай, друг! Но как же голова? Я ведь сам видел в мешке голову, светловолосую человеческую голову!
– Хе! Ты видел то, что хотела показать Кадын. Думаешь, ей сложно сделать так, чтобы все видели, что она хочет? – усмехнулся Каспай. – В мешке была голова, да. Овечья, белорунная голова. Я сам отрубил ее сегодня утром.
И он зашагал к торговой поляне.
Стоял темный час ночи. В маленьком походном шатре, где умещалось только три человека, было душно от огня и красно от светильников. Меднолицый толмач сидел, склонившись над разложенным на коленях свитком, и быстро писал расщепленной на конце палочкой. Похожие на хворост знаки ложились ровно, сверху вниз. Толмач поднимал глаза, взглядывал на царя и снова продолжал работу.
Кадын дремала, отвалившись на седельные подушки, пахнущие сухой травой и конским потом. В этом шатре не было ничего для удобства, даже простых подушек или постели. Кадын спала, чуть смежив глаза, и, верно, сама не знала, что спит. Ей казалось, что она все еще слушает наставления учителя, что мудрость, которую вынес он с Шелковой дороги, все еще звенит в шатре. Но она спала. Лицо ее было усталым, тревога проступала на нем, и было это лицо брошенной девочки, а не грозного царя, управляющего людом. Вглядываясь желтыми глазами, острыми, точно жало подземной осы, толмач разбирал эти черты как письмена и снова писал.
Вдруг по ее телу пробежала судорога, и она очнулась.
– Ты все пишешь, учитель. О чем?
– Познавая соседей, мы познаем самих себя. Я описываю юного царя соседствующих с нашим народом варваров, – улыбнулся Го, не поднимая глаз. – Эти люди носят штаны, застегивают одежду на левую сторону и не умеют писать своей истории и законов, поэтому мы зовем их так.
– И каков же их царь? Я хочу тоже узнать о нем.
– Он силен и крепок, мужествен и статен. В нем видна кровь его предков-барсов. Его глаза – сияние горных вершин, его руки – вековые деревья. На его плечах табунам пастись, на его спине – отарам отдыхать. Его ум и хитрость страшат врагов, и все народы из дальних земель едут к нему на поклон. Только мне одному известна его тайна, но я никому не скажу, а иные не догадаются: что этот молодой, грозный царь на самом деле – юная дева-воин.
Кадын тихонько засмеялась:
– Ты сам учил меня не слушать лесть, Го. И кому нужна ложь в твоих записях?
– Что ты, царь, это не ложь, это я слышал, как описывают великих воинов прошлого ваши сказители, – отвечал он, и она опять рассмеялась.
– Как ты хитер и гибок! Но зачем ты это пишешь, старый учитель?
– Я сохраняю историю. Пройдет много лет, быть может, никто не сможет вспомнить ни о нашем, ни о вашем народе, но найдут мои записи, прочтут и вспомнят.
– Кому тогда мы будем нужны, Го?
– Тот, кто умер, но не забыт, бессмертен. Так говорят мудрейшие.
– Это пустое, – поморщилась Кадын. – Бессмертия нет. Тело смертно, а памяти достойно лишь то, что рождает боевой дух в сердцах. Если ни нашего, ни вашего люда не станет, в ком будет память рождать боевой дух, кто сможет гордиться тем, что помнит о нас?
– Ваш люд не имеет письма, ему достаточно преданий, но и это он легко оставляет и идет дальше. Наш народ бережет память, складывает ее в кладовую и готов всегда обратиться к ней, чтобы узнать, как жили в прошлом и правильно ли живем мы теперь. Ваш люд устремлен в будущее, наш народ смотрит в прошлое, чтобы удержать настоящее. Я не знаю, что лучше, такова разность наших путей.
– Я тоже не знаю, что лучше, Го. Как и не знаю, есть ли будущее у люда, забывшего прошлое и меняющего свое настоящее, как шапку, в зависимости от направления ветра.
