Боромир долго молчал, покряхтывал, жевал губами. Два раза взглянул на Громобоя, тот пожал плечами, снял ремень и начал чинить пряжку.
— Яйцо в самом деле здесь, — ответил наконец Боромир. Он говорил медленно, останавливался, рылся в памяти. — Давненько было. Сперва, помню, добыл яйцо поменьше, еще когда Змей упер одну девку, которую я хотел для себя… Я сходил, отыскал, прибил, смерть Змея пряталась в яйце… Потом еще, помню, пришлось по такому же случаю разыскать Кощея… Тоже, скотина, прятался за горами, за лесами. Но отыскал, хоть истоптал сорок сапог с крепкими подошвами. Отыскал яйцо, как ни прятали, разбил, тут Кощей и копыта отбросил…
— Давно это было? — спросил Олег, не веря своим ушам.
Боромир рассеянно отмахнулся:
— Давно. Твоего деда еще на свете не было.
— А потом?
— Потом стали жить-поживать, добро наживать, — ответил Боромир. Он зевнул, мотнул головой. — Все забыл, ты напомнил… Вон и Громобой ходил на Змея…
— Не на Змея, — поправил Громобой. — Со Змеями я никогда не сварился. Я вообще люблю жаб, ящерок и Змеев. Они такие голенькие, без шерсти, чистенькие… Это я с дивами завсегда схлестывался. Они меня тоже не любили, издалеча приходили, только бы подраться. А еще с лесными великанами, помню… Когда-то целыми стадами перли через Лес, чуть Поляну не затоптали…
Олег подпрыгнул.
— Да когда же это было?
Громобой наморщил лоб совсем как Боромир.
— Рази упомнишь?.. Давно. Боромир тогда еще не был волхвом. Аль уже был?.. Не помню. Когда я воротился от великанов, помню, дубок тогда на околице рос. Я на него палицу железную повесил, а ты заорал, что поломаю молодое деревцо.
Олег смотрел непонимающе:
— Железную?.. Откуда о нем слышали, ежели кроме деревьев ничего не зрели? Вам и камень в диковину!
Громобой почесал в затылке:
— А рази я не говорил?.. С неба сколько хошь сыплется. Хоть дупой ешь. Из него и делали секиры, топоры, ножи…
— Небесное железо? — пробормотал Олег, — я слыхивал о нем, но не думал… что оно так часто.
— Поживи с мое, — буркнул Громобой. — Дюжину раз находил! Раза два чуть по голове не шарахнуло, а однажды суму с харчами вдрызг… Если от зверей и убережешься, то уж камнем с неба все одно когда-нибудь прибьет.
Челюсть Мрака отвисла до пола. Глаза стали как у совы, да не простой, а которая увидела мышь размером с зайца. Таргитай непонимающе смотрел то на одного, то на другого, только Олег сказал с горечью:
— Брали, что само на голову падает? Этого самого железа в наших болотах в сто раз больше, чем на небе! Но это ж нагнуться, спинку утрудить. А ты зверя прибил, палицу повесил на дубок и забыл о нем! Пока дубок не вымахал до небес, а палица не оказалась так высоко, что… А копье ты случаем не забыл в этом дубке?
Громобой сокрушенно покрутил головой.
— Всего рази упомнишь? На то ты и волхв, чтобы помнить больше. А мое дело телячье: наелся — и в хлев. Помахался с великанами — снова в родное дупло. Живу-поживаю, добро наживаю. Пришла новая беда — опять вылез. Побил — снова в теплое.
Мрак и Таргитай стояли с челюстями, отвисшими до поясов. Олег спросил все еще дрожащим голосом:
— Боромир… Ты ходил с бронзовыми подошвами. Громобой знает, что такое телячье, ты бывал в горах… Значит, вы сами выходили из Леса?
Боромир в затруднении посмотрел на Громобоя, но тот с сопением вдевал костяную иголку в щель на ременной пряжке.
— Да не было тогда нынешнего Леса, — ответил Боромир досадливо. — Было другое… Уже не помню, много воды утекло… Настоящей воды, она бежала реками со Льда. Лед отодвигался, таял, а за ним оставались Болота.
— Что за Лед? — переспросил Олег. — Я о нем даже не читал.
— А хрен его знает. По земле отползала льдинка версты в две толщиной, а вширь и длину я не мерил. Может быть, она покрывала весь белый свет?.. Так вот шли мы через Болото, что оставалось за Льдом, а когда отыскали малость сухое… нет, не сухое, а хоть твердое место, остановились. Вскоре вокруг выросли деревья, а потом нарос даже Лес. Тогда дрались часто: на белом свете людей было мало, а зверья и чудищ много. Все лезли на сухое, приходилось по башке и в Болото. Много наших полегло, ибо порой такое вылезало…
Он помрачнел, голос прервался. Громобой поднял голову, сказал утешающе:
— Ничо-ничо!.. Когда Первоболото подсохло, островков появилось много. Нам стало полегче. А теперь от Праболота только пятнышки, все занято нашим родным Лесом.
Олег прислушался к шумным голосам за стеной, поспешно прервал:
— Лес в свою очередь уступает Степи. А в Степи — хищные, жадные народы. Злые и беспощадные. Они хлынут, как морские волны!
Громобой поднял голову, мирно сказал:
— Хлынут, тогда и вылезем. Впервой, что ли?
Олег оглянулся на друзей. Он чувствовал злость и отчаяние. Трудно свыкнуться с мыслью, что эти грубые неопрятные мужики что-то знают и что-то могут, но в голове начали появляться картинки детства, когда видел или слышал непонятное. Да, били страшных чудовищ, когда те крали девок — те уходят далеко за ягодами и грибами, но затем почему-то замирали, как мухи зимой. Снова в теплое дупло, снова жить-поживать да добро наживать… Какое добро наживешь в дремучем лесу? Когда приходила новая беда, снова вылезали, творили подвиги, чудеса… и снова в дупло.
Мрак прокашлялся, очищая горло:
— Великаны, Змеи, Кащеи — что, простое бесхитростное зверье. А сейчас прут люди — самое злое, хищное, подлое зверье. Новые люди! А чем новее, тем подлее.
Боромир с удивлением перевел взор на оборотня.
— Ты знаешь даже такое?
— Боромир! Тот, кто вылез из дупла и хоть раз обошел вокруг дуба, уже умнее того, кто не вылезал.
Боромир хлопнул себя по коленям, с кряхтением поднялся.
— Добро. Передохните малость, а мы порешим вашу долю. Громобой, скажи людям, что изречем завтра утром.
Громобой молча вылез, лишь бросил неприязненный взгляд на Мрака. За шкурой, что заменяла дверь, раздался радостный рев, сменился разочарованным гулом. Прогремел неразборчивый рык старшего охотника.
— Идите, — разрешил Боромир. — Повидайтесь с родичами. На рассвете решим, быть вам живу аль не быть…
Выждав, когда народ разбредется, четверо выскользнули из дупла. Мужики с рогатинами и кольями уже нагалделись как стая галок, показали своим бабам, какие храбрые, удовлетворенно расползлись. Народ Большой Поляны спал долго и сладко, просыпаться не любил.
Жилье Мрака стало вроде поменьше. Внутри пыльно, под стеной тянулся живой ручеек крупных красноголовых муравьев. Олег заметил, что в одну сторону бежали поджарые, а в другую — едва волочили раздутые брюха, несли жуков, кузнечиков, тащили мышь-полевку.
