Придон оглянулся, сердце в страхе сжалось. Наступает туман, серый, тяжелый, чем-то похожий на застывшее неопрятное железо. От него несет неживым, хотя умом понятно, что туман и есть туман, ничего опасного, но все же тревожно, в любом тумане тревожно, а когда вот такой гадостный, то вовсе по телу мурашки…
А за стеной, что предстоит перелезть, выглядывают заснеженные, и оттого слепящие на солнце острые вершины. Придон судорожно перевел дыхание, ноги сами понесли прочь от настигающего тумана. Трава исчезла, под ногами поскрипывают камешки. Здесь песок зернистый, грязно-оранжевый, в мелких острых камешках, словно наверху чешутся великаны, а сюда осыпаются каменные чешуйки.
– Придон, – вскрикнул Конст. – Туман наступает!
И, обгоняя Придона, полез наверх. Придон стиснул челюсти, минуты страха и растерянности ушли, пальцы пошли привычно цепляться за неровности в камне. Мышцы напрягались, подтягивая тело, упирался ногами, стена медленно уползала под ним вниз, а он, прижимаясь всем телом, всползал все выше и выше.
Он слышал только свое хриплое дыхание, а так везде жуткая звенящая тишина, не слышно даже Конста, хотя, если скосить глаза, он карабкается слева чуть ниже. Иногда доносился звон, потом соображал, что от напряжения звенит в ушах. Если в походе к Черной Горе едва не оглох от постоянного грохота, там земля прыгала под ним, как конь при виде стаи волков, то здесь в облике вечных гор является сама вечность, он слышит ее и даже чувствует ее.
Вдруг странное чувство потери охватило все тело. Руки задрожали, ноги ослабели. Очень быстро наступила темнота, он едва-едва различал прожилки камня прямо перед лицом. Он боялся, что вот-вот разожмет пальцы, не понимал, что стряслось, затем из темноты послышался дрожащий голос:
– Придон… посмотри на восток!
Там стремительно светлело, вслед залило алым, красным, поднялось свежее умытое солнце. Быстро пошло по небосводу вверх. В течение минуты вскарабкалось почти к зениту, там побагровело, распухло и, не сдвигаясь с места, начало обретать неприятные черты гниющего яблока.
– Посмотрим, – прохрипел он. – Посмотрим…
– На что?
– На это… – ответил он хрипло. – Вверх! Доползем и… посмотрим.
Он карабкался, уже не глядя вверх, только чувствовал, что с солнцем что-то странное. Меняет цвет, раздувается, становится меньше, снова раздувается, словно горячее живое сердце, а вместе с его пульсацией по горам бегут то красные тени, то черные, иногда все погружается во тьму, а то вдруг заливает жгучим нещадным светом.
Сейчас он карабкался в белой жуткой тиши. На сотни и сотни конских переходов в любую из сторон – мертвые неподвижные горы. В степи везде тушканчики, мыши, в кустах и траве гнездятся птицы, конь едва не выбрасывает из седла, когда перед самой мордой вылетает нечто, шумно хлопая крыльями, в небе парит орел, носится всякая птичья мелочь, везде норы, холмики, выглядывают суслики… А здесь – мертвый неживой мир.
Когда он на последнем издыхании вскарабкался наверх, солнце еще висело над острыми как ножи скалами, а внизу сгустились сумерки. Солнце выглядело обычным, каким должно быть солнце. В долинах сумерки – всего лишь тень, а здесь в тени все исчезает, сами сумерки темнее самой темной беззвездной ночи, страшноватые, холодные. Придон часто растирал застывшее лицо, почти твердые уши, бил себя по груди и бокам, заставляя замерзающую прямо в жилах кровь двигаться.
Послышалось частое дыхание, кое-как вскарабкался, отвергая протянутую руку, Конст. Долго лежал, собираясь с силами. Придон уже осмотрелся, по гребню стены можно уйти как далеко влево, как и вправо, пока не отыщется подходящий спуск.
Но сердце уже похолодело от предчувствия неудачи. Отсюда вся равнина как на ладони. Пустынная, засыпанная битым льдом и ноздреватым снегом. Голая. А дальше, совсем рукой подать – вздыбленная стена из камня, что окружает всю эту Долину Дэвов, Ее хорошо видно сквозь падающий снег на горизонте. С угольно-черного неба смотрят мириады крохотных немигающих звезд… Черт, если видны звезды среди бела дня, то там не пелена падающего снега, а нечто вроде тумана. Но какой туман при таком морозе и чистой звездной ночи?
Он вскинул голову, ощутил удар солнечной дубиной по глазам. Потемнело, под опущенными веками в черноте поплыли огненные пятна. Когда открыл глаза, впереди двигались и шевелились едва заметные звездные тени. Иззубренные горы кажутся ясными и выпуклыми, потом вдруг – темной тенью, а дважды исчезли вовсе. Придон прошептал заговор, отгоняющий горных демонов, протер глаза, горы послушно проступили на прежнем месте.
Конст сел, сказал несчастным голосом:
– Обманули?
– Похоже, – пробормотал Придон. – Долина пуста. А дальше – каменный забор!
Конст внезапно вздрогнул так, что лязгнули зубы. Солнце чуть-чуть сместилось на небе, и вместе с ним сместилось нечто во всем мире. Придон ощутил, как на затылке зашевелились волосы, кожа пошла крупными пупырышками.
Ночная долина исчезла, внизу колыхались высокие зеленые травы, непривычные, невиданные, переполненные соком, а прямо посреди долины на расстоянии двух выстрелов из лука высится… крепость! Нет, не крепость в привычном понимании, а башня. Одна-единственная, но… какая! Целые скалы служат кирпичиками, получился массивный каменный столб, что уходит к облакам.
Он зябко повел плечами, внезапно словно бы передалось отчаяние строителей, что спешно громоздили эти глыбы, спеша то ли отгородиться от наседающей беды, то ли уйти от нее повыше. Что тут случилось тысячи лет тому: землю заливало кипящее море или же двигалась всепожирающая орда несокрушимых чудовищ, был ли внизу ядовитый туман или же…
Послышался дрогнувший голос Конста:
– Я даже не думал… Вот это мощь!
– Они там, – сказал Придон, он дрожал от нетерпения. – Они там… И рукоять меча – там!
– Да, – ответил Конст рассеянно, в его лице были восторг и преклонение. – Да, конечно… Как смогли? Сохранить такое было невозможно, значит – заново?
Придон не слушал, сердце колотится неистово, снова полное сил, требует схватки. Надо добыть меч. Рукоять там, больше ей негде. А как и отчего тут дэвы – он не волхв, чтобы ломать голову. Это последнее пристанище дивов…
Последнее, повторил он победно. Последнее. Строители башню строили в дикой спешке, ясно, но потом было время, чтобы привести в порядок. Или хотя бы стесать края скал, а то весь исполинский столб похож на сосновую шишку, расклеванную птицами. Значит, на стесывание сил уже не хватило. Или половина строителей все же погибла, а оставшимся не по силам что-то делать, им бы выжить, уцелеть…
Так что там остатки, смогут ли защищаться? Сейчас узнаем…
