И Жукоглаз больше никогда не споет. И никто из павших героев не промолвит слова. Здесь всегда тишина. Могильная тишина. Кладбище молчаливо разрастается, разрастается… Когда-то в этом городе мертвых поселиться придется и ему…
Белые могильные камни тянулись и тянулись, он нагибался, трогал некоторые кончиками пальцев. Казалось, что слышит молчаливый ответ павших друзей.
Дошел до конца, тоска в груди стала еще глубже. Но нет здесь камней с именами Кизлица, Орнатиса, Кмица, хотя понятно, что они давным-давно погибли. Но где, в каких землях?
На миг почудился веселый голос Устина, быстрые шаги Кимира, даже песня Евлаха.
И нет здесь камней с именами Велигрозда, Панаса, Даниты, они тоже остались в чужой земле. А где погиб доблестный Чернотал, их дальний родственник, соперник и союзник? Слава о нем катилась впереди него, но нет белой плиты с треугольным знаком летящей птицы.
Он смотрел на плиту, не понимая, почему выбитый железом знак становится все отчетливее, резче. Вздрогнул, на востоке небо уже посветлело, начинает алеть.
– Итания, – прошептал он. – Итания…
На миг в самом деле нежная заря показалась румянцем на ее щеках. Сердце стукнуло, напоминая, он повернулся и почти бегом понесся к дворцу.
Блестка обнимала и роняла слезы, угрюмый Ютлан пришел проводить, чем удивил всех, мало кто его видел два дня кряду в одном и том же месте.
Аснерд и Вяземайт хлопали по спине, Олекса подвел коня, Скилл обнял, в глазах старшего брата Придон видел грусть и тревогу.
Отряд молодых героев, которым позволили сопровождать Придона до самой границы с Куявией, уже собрался у городских врат. Его появление встретили оглушительными криками.
Он вскинул руки, пальцы с сухим треском сомкнулись над головой, потряс в воздухе, прощаясь с Арсой. Ворота начали открываться. Взгляд Придона упал на женщину, что несла к городским стражам ребенка в легком одеяльце. Увидев его, женщина застенчиво улыбнулась. От нее веяло лаской и покоем. Сердце Придона защемило. Тихая мирная жизнь, к которой стремятся все… или почти все.
Конь остановился и смотрел на женщину добрыми теплыми глазами. Женщина застеснялась, на щеках появились милые ямочки, вскинула ребенка над головой.
– Смотри, это великий Придон! Герой наших песен. Вырастай таким же отважным.
Младенец улыбнулся человеку на большом лохматом звере, помахал крохотными розовыми ручками.
– Сильный будет богатырь, – определил Придон. – Вон какие толстые запястья… Как его зовут?
– Константин, – ответила женщина застенчиво.
– Как-как? – переспросил он, думая, что ослышался.
– Константин, – ответила она тихо. – Имя героя не должно умирать. Отныне его всегда будут носить в моем роду.
Он так и выехал из ворот с опущенной головой. В глазах закипали слезы горечи и благодарности. Он даже не помнил, хоть раз назвал ли его Константином, да и от других не слышал, но теперь вот именно Константин, а не Конст! Зрелые мужи будут рассказывать подрастающим мальчишкам, как красиво и достойно погиб герой по имени Константин и что надо быть похожими на него, Константина.
Удальцы с криками и песнями ускакали вперед, теперь Придона с двумя оставшимися при нем героями везде по дороге ждали свежие кони. Чуть ли не на скаку пересаживались, мчались дальше, снова меняли усталых на уже отдохнувших, и так день и ночь, день и ночь, бахвалясь друг перед другом выносливостью. Так было на землях Артании, так же встречали и в Куявии, разве что кони здесь покрупнее и не столь быстрые, зато на постоялых дворах в Куявии им устраивали пышные приемы, кормили на убой, денег не брали и все просили указать на знаменитого Придона, который складывает такие дивные песни.
И который добыл меч бога Хорса, втолковывали разозленные спутники. И который добыл меч бога Хорса, соглашались куявы и спрашивали тихонько, не споет ли великий Придон какие-нибудь из его новых песен?
Потом в утренних лучах солнца заблистали высокие белые стены Куябы. Сердце едва не выпрыгнуло из груди, он с размаха ухватил пятерней, сдавил до боли, терпи, уже немного осталось, он чувствует тепло, что излучает Итания…
Ни один из его молодых героев не восхотел почтить посещением грязный город врага, все повернули коней и с его песней помчались обратно в благословенную богами Артанию, страну славы, чести, доблести и мужества.
Придон горделиво въехал в распахнутые врата, бронзово-телый, в могучих мышцах, красивый и надменный, с угрожающе выдвинутой нижней челюстью и гордо разведенными плечами. Две широкие перевязи перекрещивают могучую грудь, из-за правого плеча угрюмо смотрит рукоять боевого топора, из-за левого – дивным огнем сверкает рифленый металл рукояти меча. В этой рукояти нет алмазов, рубинов или яхонтов, только металл, но у каждого сердце замирало при взгляде на эту рукоять, а в груди растекались трепетный страх и благоговение.
За ним увязались стражники, он ехал суровый и невозмутимый, не обращая внимания на их окрики, вопли и даже угрозы, лишь однажды приподнял руку и слегка коснулся кончиками пальцев рукояти топора. Это простое движение сдуло не только стражников, но и весь народ на расстояние броска дротика, как ветер сдувает горсть сухих листьев с гладких каменных плит.
Перед дворцом на городской площади немало рослых воинов отборной стражи, Придон проехал мимо, не шелохнул бровью. За спиной только ахнули, когда он уже привычно направил коня по мраморным ступенькам. Гигантские врата приближались, он видел, как напряженнее и несчастнее становятся лица гигантов, охраняющих вход во дворец.
Он сжалился, сказал громко:
– Именем Тулея!
Они выдохнули с облегчением и, толкаясь от усердия, бросились распахивать врата. Он въехал в роскошный зал, соскочил на изукрашенный мраморный пол, а повод швырнул в лицо ближайшему беру, пышно одетому, роскошному, с рыхлыми розовыми щеками на узких плечах.
– Коня напоить, накормить! Развлекать, чтобы не скучал.
Бер оцепенел, лицо пошло багровыми пятнами. Выпученными глазами смотрел то на конский повод в своей ладони, то на перекрещенную перевязями широкую спину варвара. Кто-то хихикнул, Придон услышал смешки и даже аплодисменты.
Раздвинув плечи и даже чуть растопырив руки, он медленно прошел через весь зал. Воздух тяжелый и спертый, перенасыщенный ароматами и запахами благовоний, душистых масел, пряностей, но его ноздри вздрагивали в нетерпении, вылавливая присутствие самого дивного существа на свете, при виде нее хочется плакать и кричать от восторга.
Когда вошел в следующий зал, за ним увязались беричи похрабрее, начали орать, что с оружием сюда нельзя. Он оскалил зубы, зарычал, их тоже сдуло, но в конце концов дорогу загородили трое песиглавцев, крепкие, уверенные в себе мужчины, один сказал резко:
