После полудня я вернулся в их дом, чтобы отведать сливовый пирог с кассией. Обедали в полутемной комнате, свет в которую попадал через две узкие бойницы, под которыми стояли деревянные заглушки, вставляемые на ночь и в холодное время года. Земляной пол был застелен свежим тростником. Стол длинный и сравнительно узкий. Две лавки вдоль длинных сторон. Ни табуреток, ни стульев, хотя в доме графа я видел с низкими спинками. Пирог был на бронзовом блюде, надраенном, скорее всего, сегодня, а жареная и вареная рыба (день был постный) – в глиняных тарелках почти без щербинок. После гибели кормильца семья потихоньку беднела, но еще старалась держать фасон. Рыбу брали руками, клали на краюху хлеба и ели, выплевывая кости на стол. Пирог употребили с местным белым вином, которое из простого глиняного кувшина наливали мне в оловянную кружку емкостью грамм триста с растительным узором на боках, наверное, привезенную с острова Британия, основного поставщика олова, а остальные пили из глиняных чаш. Кроме матери по имени Алберга и дочери Лейбоверы присутствовал и их родственник Лаубод – чахлый мужичонка лет пятидесяти, как я понял, двоюродный брат хозяйки. Это была попытка хоть как-то соблюсти приличия, иначе дочь могут посчитать обесчещенной, даже если не прикоснусь к ней и пальцем. Лаубоду, видимо, пообещали щедро заплатить, потому что первое время лицо его то бледнело, то краснело, иллюстрируя борьбу страха с жадностью. Поняв, что вот прямо сейчас я не убью его, франк подуспокоился и стал болтать слишком много, несмотря на то, что хозяйка, сидевшая рядом со мной и напротив него, постоянно лягала родича. Лейбовера сидела напротив меня и больше разглядывала меня исподтишка, чем ела. Впрочем, пирог получился на славу и отвлек ее на время от главной цели. Мать, дочь и их родственник уплели доставшиеся им четверти с такой скоростью, будто голодали предыдущие три дня. И кассия, и сахар были им в диковинку, приятно удивившую. Я отломил кусок от своей доли, большей, чем у них, и дал Лейбовере, смутив обеих женщин. Отказать нельзя, потому что рассердишь викинга, но и принять – как бы подтвердить близкие отношения.
- Ешь, не стесняйся, - сказал я дочери, а у матери спросил, чтобы не показаться совсем уж варваром: - Какое за ней приданое?
- Этот дом, - после паузы ответила Алберга и почему-то сильно покраснела.
- И ты вместе с ним? – задал я уточняющий вопрос.
Черт его знает, может, у франков, даже городских, еще сохранились патриархальные семьи, а теща в доме – это не к добру.
- Нет, я уйду в монастырь, - ответила она.
Тогда понятно, почему она смутилась. Для того, чтобы пожилой женщине стать монахиней, надо пожертвовать изрядную по нынешним меркам сумму. Монастыри, основанные по уставу святого Бенедикта, а других пока нет, находятся на самообеспечении. Поскольку монахиням запрещено проповедовать, исповедовать и выполнять другие платные процедуры, миряне приходят к ним редко и подают еще реже, так что приходится самим вкалывать, для чего нужны молодые и здоровые, а если старые, то богатые. Мамаша решила использовать часть дочернего приданого на собственные нужды, что, видимо, терзало ее душу. Если бы я настоял, она бы вернула деньги и осталась на моей шее. Не стал говорить Алберге, что доплатил бы за то, чтобы никогда не видеть ее кислую рожу в своем доме.
- Что надо, чтобы Лейбовера стала моей женой? – спросил я.
- Объявить людям и созвать родственников и друзей жениха и невесты на пир, - ответила мать, а у дочери стремительно порозовели щечки и ушки.
- Вот и объяви. Но пира не будет. Иначе придется приглашать викингов, и без крови не обойдется, - решил я. – Переберусь сюда завтра утром, а послезавтра ты отправишься в монастырь.
- Да, мой господин, - покорно молвила Алберга, и я впервые увидел на ее кислой роже подобие улыбки.
Есть повод радоваться. Дочку спихнула, теперь можно будет пожить в свое удовольствие. В монастыре. Но о вкусах не спорят.
16
Торговать лошадьми я не собирался, поэтому загон и большая конюшня мне были не нужны. Зато требовался большой каменный дом. Пожары сейчас – любимое развлечение горожан. Как им становится скучно, поджигают какую-нибудь улицу и дружно тушат. Иногда выгорает всё, кроме каменных строений, которые тоже пострадают, но стены – самое сложное и дорогое – выстоят.
В Утрехте сидела без дела артель строителей из Экс-ля-Шапели. Их нанял епископ Людгер для возведения церкви. Работу они закончили уже после захвата города викингами, чем и воспользовался мошенник от религии, отказавшись рассчитаться с ними полностью. Мол, форс-мажор, нет денег, все ушли на дань викингам. Строителям возвращаться домой без заработка тоже не было смысла, поэтому заявили, что подождут. Если уйдут, то уж точно ничего не получат. Вот они и кочевали по Утрехту, соглашаясь на любую работу, чтобы добыть себе на пропитание. Само собой, мое предложение оказалось для них божьим даром. Их было двенадцать, как апостолов, что было не случайно. У германцев мистическая тяга к дюжине еще с языческих времен. Может, у их предков было по шесть пальцев на руках?!
Первым делом они снесли конюшню и сараи и начали рыть котлованы под фундамент дома, погребов, винного и продуктового, и тайного убежища. Я помнил, что викинги будут беспредельничать пару сотен лет и, вполне возможно, еще не раз захватят Утрехт, так что не помешает место, где можно пересидеть несколько дней, пока не уберутся захватчики. Затем строители уложили фундаменты и начали возводить стены из камня-известняка, который резали в карьере неподалеку от города. Собирались класть на сухую, как сейчас принято. Я научил их готовить «константинопольский» раствор из извести, гасившейся вместе с глиной, в который добавляли опилки, потому что места здесь сырые. Это сильно ускорило возведения стен. При сухой кладке надо хорошо подгонять камни, подбирать и обтесывать, а раствор заполнял лакуны, так что можно было класть почти любой камень.
Параллельно я купил за городом брошенный двор, нанял работников, поставив командовать ими нового родственника Лаубода, и открыл мастерскую по производству стекла. Несмотря на то, что песок отбирал белый и тонкий, поташ – почти белую, добавлял свинец, но точных пропорций и всех нужных ингредиентов я не помнил, поэтому продукт получался у меня зеленоватый. К тому же, технология выдувания и резки я знал чисто, как наблюдатель, из-за чего стекло получалось толстым и с пузырьками. У меня было одно преимущество перед нынешними мастерами, которые, как мне рассказали, есть в Экс-ля-Шапеле. Они делали оконное стекло так называемым лунным способом или, как здесь называли, короной. Выдували пузырь, потом насаживали его на понтию (ось с железным наконечником), которую раскручивали. Под действием центробежных сил пузырь начинал «раскрываться», превращаясь в плоский диск. Иногда из диска вырезали кусок нужной формы, но чаще в свинцовую раму вставляли диск с утолщением в центре, где при обработке контачил с понтием, которое называют бычьим глазом, и набирают из них окна нужного размера. Два таких окна было в новой церкви, возведенной строителями, нанятыми потом мной. Я своих стеклодувов научил цилиндрическому способу. Пузырь стали выдувать, вращая в яме, благодаря чему он принимал форму цилиндра. Когда заготовка немного затвердевала, круглые концы удалялись, а цилиндр разрезали вдоль, нагревали еще раз, после чего разравнивали на специальном каменном столе и отжигали, чтобы не потрескался. В итоге я получал большие прямоугольные куски стекла, пусть и не шибко прозрачные. По-любому они были лучше, чем бычий пузырь или промасленная белая материя, которую сейчас используют в окнах вместо стекол. Мои пропускали больше света и не давали уходить теплу из дома. Да, лица у людей в помещениях были зеленоватые, как у утопленников или нечисти, но к этому быстро привыкаешь.
Когда поздней осенью строители вставили рамы со стеклами в проемы нового, еще не достроенного дома, весь Утрехт счел своим долгом придти и посмотреть на них, а избранным я разрешил посмотреть в них из комнаты. К тому времени я собирался перевести мастерскую на производство стеклянной посуды, потому что был уверен, что на оконные стекла покупателей не будет, но все оказалось с точностью до наоборот. Первые заказы поступили от Рерика Священника и епископа Людгера. Затем подтянулись купцы из самых разных мест, включая Экс-ля-Шапель. Я увеличил количество работников, и бизнес стал приносить даже больше, чем грабежи. Продолжалось это до середины весны. Пропорции сырья и добавок я сообщил по большому секрету только Лаубоду. То ли он проболтался по пьяне, потому что любил выпить, особенно на халяву, то ли просто попались сметливые люди, но в начале весны два мастера уволились, и вскоре экс-ля-шапельские купцы перестали приезжать за товаром. Как мне донесли, беглецы организовали в столице королевства свое производство и начали депинговать. Авторские права сейчас защищены так же плохо, как у писателей в эпоху интернета, так что я выругался и забыл, точнее, переориентировал стекловарню на производство еще и посуды, что давало небольшой доход и обеспечивало работой нескольких родственников жены, которые до этого постоянно ходили к ней за подачками. Меня не беспокоили, потому что в первый же день указал на дверь. Я даю людям или удочку, чтобы сами ловили рыбу, или ничего.
