Мы поспешили к следующей, которую уже атаковали наши пехотинцы, выскочившие из кустов. Один из них довольно ловко орудовал топором на длинной рукоятке, раскалывая щиты и разваливая головы напополам. Я успел завалить еще двух арабов. Остальных добили мои соратники.
Дальше был сбор трофеев, оказание медицинской помощи двум раненым, похороны одного убитого и перетаскивание в гущу леса вражеских трупов. Пропавший без вести отряд понижает моральный дух соратников сильнее, чем просто перебитый: если погибли, то непонятно, как, а неизвестность страшнее любой жестокой реальности; если живы, то попали в плен, непонятно, к кому, потому что пленных принято обменивать, или дезертировали, непонятно, почему.
16
В нынешней Римской империи налоги дерут со всего, в том числе и с трофеев, причем сочли их импортными товарами и взяли десять процентов, а не восемь, как с местных. Наверное, потому, что верблюды здесь не водятся. Зато покупатель на них сразу нашелся. Это был египтянин, закупивший льняные ткани во Фракии и собиравшийся отвезти их к себе на родину, которая сейчас является частью арабского халифата, называемого Дамасским по столице или Омейядским по правящей династии. Встречаться с армией своей страны египтянин не пожелал, застрял в Адрианополе. Купца заставили купить животных не напрямую у нас, а у барышника, который специально для этого приобрел их, хотя раньше занимался только лошадьми, ослами и мулами, и тоже отстегнул десять процентов. В империи каждый оптовый торговец специализировался только на одной группе товаров, а розничные могли покупать только у него, и всё это под присмотром налогового инспектора, который в мою предыдущую эпоху назывался скринарием, а сейчас — логофетом геникона. Есть еще логофеты, занимавшиеся армией, почтой, частным имуществом императора, стадами…
По моим меркам добыча была мизерная, но для жителей Адрианополя оказалась очень привлекательной. Не отпугнули их даже наши потери. Трофеи без ран и трупов не бывают. В итоге в следующий поход отправились сто шестьдесят восемь человек, две трети которых были пешими. Зато почти половина новичков была лучниками и пращниками, потому что я потребовал в первую очередь брать стрелков.
Второй поход начался неудачно. Мы неделю просидели в засаде севернее Константинополя, но так и не дождались арабов. То ли они уже выбрали всё ценное в этом направлении, то ли кто-то, кроме нас, уничтожал их, поэтому решили не рисковать. Обычно на осады городов слетается много падальщиков с разных мест, которые, пользуясь неразберихой, убивают и грабят всех подряд. Ходили слухи, что возле столицы империи рыскает много отрядов болгар, которых позвал на помощь император Лев Третий. Я был склонен верить этим слухам потому, что съездил на разведку и обнаружил, что вражеская армия, точнее, пленники под ее руководством, вырыла второй ров и насыпала вал, защищавшие со стороны суши. Если бы на них не нападали серьезные силы, вряд ли бы стали так напрягаться. В итоге арабы оказались в защищенном лагере: с двух сторон были рвы и валы, с третьей — Мраморное море, с четвертой — бухта Золотой Рог. От северной стороны бухты и по кривой дуге до пролива Босфор шел еще один ров с валом, прикрывавший участок суши, на котором расположилась часть арабской армии и ее боевой флот, контролирующий пролив. Продовольствие и подкрепления подвозили засевшим в лагере по Мраморному морю.
Я решил проверить на вшивость второй лагерь. Там группировка меньше, и моряки не расположены к караульной службе. Мы переместились поближе к тому месту, где ров и вал подходили к обрывистому берегу Босфора. В том месте пролив делал поворот на север, а потом опять на северо-восток и образовывал длинный пляж, на который высунули носы галер. Стояли они плотно, потому что места было мало. Рядом с ними соорудили шалаши члены экипажей. Дальше, возле обрывистого склона, стояли несколько арб и большие бочки, сотни три. Мне стало очень интересно, что в них? Предположил, что вино или рыба соленая. Перед этим мы прошли мимо луга, на котором паслись с полсотни волов под охраной трех воинов, явно не арабов, наверное, греков, которых много в экипажах галер, причем служили добровольно, за приличную плату. Вот я и решил соединить волов, арбы и большие бочки. Хоть какая, но все же добыча.
Ночь была светлая, прямо, как в фильмах. Я разделил свой отряд на три группы: первая из десяти человек пошла захватывать волов, вторая и двух десятков лучников пробралась к дальнему концу пляжа, чтобы с высокого склона обстрелять моряков, отвлечь их внимание, а с третьей, самой многочисленной, занял позицию возле ближнего конца. Ждать пришлось долго. То ли лучники заплутали, то ли кто-то помешал им, то ли никак не могли решиться начать обстрел или не было подходящих целей. Сперва из дальнего конца послышалась ругань на греческом языке. Затем криков стало больше, причем на разных, объявили тревогу. Похватав оружие, вражеские моряки побежали в тот конец пляжа.
— За мной! — приказал я и метнулся к ближним бочкам.
Уже за несколько метров от них почуял неладное. В прямом смысле почуял: воняло нефтью. В бочках оказался битум. Видимо, арабы привезли его, чтобы использовать во время осады. Делают шар из соломы и других легковоспламеняемых веществ, замачивают в тяжелых нефтепродуктах, поджигают и выстреливают из баллист, вызывая пожары в городе. У меня были большие сомнения, что кому-нибудь в Адрианополе нужен битум. В прошлую эпоху требовалось его мало, в основном кораблестроителям использоввался и доставлялся из районов будущей Румынии. Сам возил нефть в Херсон Таврический в первую эпоху своих странствий. Решил, что из-за такой ерунды рисковать людьми не стоит, и, оставив трех человек, чтобы подожгли бочки, приказал остальным отступать.
Местом сбора был луг, на котором паслись волы. Там все получилось хорошо. По моему совету первый отряд подошел, не прячась, к охранникам со стороны пляжа и, пока те не поняли, что это враги, перебили всех, хотя я сказал, чтобы по возможности взяли в плен, чтобы потом продать в рабство. Это для меня они были просто добычей, а для моих подчиненных — предатели родины. Лучников опять пришлось ждать долго. Они заблудились и по пути к дальнему концу пляжа, и на обратном. Помог свет от горящих бочек. Полыхали они так здорово, что зарево было видно с луга, расположенного километрах в пяти от пролива. Убедившись, что никто не потерялся, я приказал гнать волов на север. Какая-никакая, а добыча.
17
Я был уверен, что угон быков нам не простят, пошлют погоню, и спрятаться не получится. Эти животные отличаются тем, что постоянно оставляют после себя полужидкие лепешки, которые, как стрелочки в игре «казаки-разбойники», ведут прямо к цели. Тем более, что сейчас на дорогах возле Константинополя движения нет, ни с кем наших волов не перепутаешь. Мы гнали их всю ночь и немного утром, пока я не увидел хорошее место для засады. Километра за два после него была деревенька в одиннадцать домов, сейчас пустующих, а возле нее поля с высокой пшеничной стерней, на которые мы и выпустили пастись волов, а сами вернулись к ложбине между двумя холмами, невысокими, но густо поросшими низкими и тонкими, молодыми деревьями и кустарником. Видимо, несколько лет назад на склонах холмов были виноградники, но потом их вырубили и участки забросили. Метров за пятьсот до холмов дорога поворачивала вправо и дальше не просматривалась с них, поэтому я выслал туда дозор из трех конных, чтобы заранее предупредили, когда увидят погоню. Стрелков расставил на склонах ближе к вершине, пехотинцев — ближе к дороге, а конницу расположил за правым холмом, более высоким. Проехав по дороге туда-сюда, убедился, что все спрятались хорошо, напомнил еще раз, что начинаю я, после чего подключаются остальные стрелки и по дополнительной команде — пехотинцы. С обоих склонов послушались голоса, что всё поняли, так и сделают.
Я вернулся к коннице, слез с Буцефала, привязал его к молодому деревцу и лег на местами пожелтевшую траву, от которой шел горьковатый, полынный запах, хотя рядом эту траву не заметил. Для октября месяца день выдался слишком солнечный и теплый. На голубом небе медленно ползли мелкие белые барашки, подгоняемые слабым юго-западным ветром. На севере ближе к горизонту виднелась широкая белесая полоса, которая бывает после того, как след от пролетевшего реактивного самолета порядком рассосется. Я никогда не мечтал быть летчиком или космонавтом. Небо — это не мое. Мне ближе море. Может быть потому, что плавать умею, а летать — нет, причем от слова совсем.
