74
В конце осени купцы привезли в Альтдорф известие, что восточные римляне под командованием императора Льва Исавра разбили огромную арабскую армию возле города Акроин. Этот населенный пункт я помнил еще со времен хеттов, потому что аборигены специализировались на разведении опиумного мака, используемого в лечебных целях. По восточно-римской версии сарацин было сто тысяч. Половина полегла, пятую часть взяли в плен. При этом цены на рабов в Константинополе не изменились. Сколько бы ни было арабов в действительности, император Лев Исавр получил с небес, так сказать, подтверждение мандата на правление и проведение иконоборчества. Я же сделал вывод, что мусульмане выдохлись, растратив избыток пассионарной энергии. Они еще повоюют и что-то захватят, но это уже будет по пути вниз.
Начало следующего года было спокойным. В поход не пошли, даже саксов не гоняли по привычке, потому что Карл Мартелл заболел. Затем случился звездопад. В середине лета пришло известие, что умер восточно-римский император Лев Третий по прозвищу Исавр, и престол занял его сын Константин Пятый. Мажордом всех франков продержался до двадцать второго октября. Его старший сын Карломан стал мажордомом Австразии и части Нейстрии, что должно было обозначать его главенство. Младшему сыну Пипину по кличке Коротышка достались большая часть Нейстрии и второстепенные в то время территории — Бургундия, Прованс и Аквитания. Пятнадцатилетний Грифон, бастард от баварки Свангильды, не получил ничего существенного, поэтому захватил Лаудун, который в то время был чем-то вроде духовной столицы королевства франков, и объявил себя мажордомом их всех сразу. Он имел на это не меньше или не больше прав, чем единокровные братья. В последние годы у франков не было короля и, следовательно, не должно было быть и мажордомов.
Большая часть моих владений находилась на территории, доставшейся Карломану, и я со своим отрядом прибыл по его зову к Лаудуну. Там же собиралась и армия Пипина Коротышки. Ждали, когда наберется больше воинов, чтобы начать штурм, и вели переговоры с горожанами, которые воевать не хотели, но и сдаться не могли, потому что довольно сильный гарнизон подчинялся Грифону. Говорят, бастард пообещал каждому воину очень большой надел земли, если станет мажордомом всех франков. Армии под командованием законнорожденных братьев тоже не горели желанием штурмовать Лаудун. Город находился на холме высотой метров двести и был обнесен крепкими каменными стенами шестиметровой высоты и башнями разной формы. Даже без помощи горожан, гарнизон сможет защищать его долго и перебьет немало осаждавших. Среди наших воинов все чаще шли разговоры о том, что Лаудун надо брать измором. Карломан и Пипин прислушивались к этим речам, потому что, в отличие от отца, не имели авторитета, что при отсутствии легитимности заставляло заигрывать с армией. Вдруг воинам что-то не понравится, взбунтуются и объявят Грифона своим мажордомом?! Он ведь больше обещает, а народ во все времена падок на сладкие речи.
Был уже конец ноября. Пока не очень холодно, однако зима близко. Мерзнуть под Лаудуном у меня не было желания. Заодно хотелось выслужиться перед родственниками. Глядишь, подарят еще одно графство. Сидящие на троне непрочно проявляют в начале правления фантастическую щедрость. Несколько раз днем и ночью я объехал холм, на вершине которого был город, пытаясь найти слабое место, и, вроде бы, нашел такое. Стена там шла почти по краю холма, стесанного почти вертикально. Можно будет вырубить пещеру и попробовать обрушить куртину, но это сделаем позже, если не проскочит более быстрый вариант. Я подумал, что в этом месте нападения ждут меньше всего, и решил наведаться ночью.
С Северного моря дул сырой холодный ветер. Он запросто продувал мои одежки и конденсировался на кольчуге в мелкие капли, которые стекали на ткань под ней, промачивая, из-за чего я сильно озяб, пока добирался от своего лагеря к городу. Бригандина, наверное, защитила бы от ветра лучше, но решил не надевать ее, потому что сильно сковывала движения. И саблю закрепил на спине, оставив на ремне только острый нож в кожаных ножнах.
Карабканье по крутому склону малость согрело. Площадка под стеной была узкой, на одного-двух человек, поэтому ограничились одной «кошкой». Зацепилась только со второй попытки. Видимо, это был знак, на который я не обратил должное внимание. Первыми поднялись два опытных лангобарда. Я полез третьим. Канат был холодный и сырой, руки соскальзывали по нему до мусингов.
Когда мне оставалось преодолеть меньше метра, наверху послышались шум шагов и крики:
— Тревога! К бою!
Мне надо было бы спуститься, бросив своих людей на произвол судьбы, но я предположил, что врагов мало. Как-нибудь справимся втроем на сравнительно узком сторожевом ходе, а потом отступим. В тот момент, когда я оперся рукой на стену между зубьями и начал подтягиваться, в грудь справа немного ниже ключицы ударили сильно и больно. В самый последний момент я заметил более светлый, наточенный наконечник копья, который прорвал кольчугу и вошел в мое тело. Сперва было не столько больно, сколько поразило нахождение инородного предмета в моем теле. Впрочем, он сразу высунулся, потому что я полетел вниз. Мгновения щемящего чувства в яйцах во время полета, сильный и болезненный удар о каменистую землю, кувыркание по склону.
Ко мне тут же подбежали подчиненные:
— Жив, граф?
— Ранен, — скрипя зубами от боли, выдавил я.
Меня наскоро перевязали, уложили на плащ и понесли четыре человека, а потом закрепили между двумя лошадьми и быстро повезли в наш лагерь. Рана в груди горела, будто прижгли раскаленным железом; тело в нескольких местах ныло от боли, особенно левая нога в голени, на которую я приземлился, упав со стены, и, видать, сломал; в голове звенело, хотя шлем с подкладкой и шерстяной шапочкой смягчили удары; от большой потери крови накатывала слабость.
Наконец-то случилось то, чего я боялся — тяжелое ранение вдали от моря. Предполагал, что такое может случиться, поэтому продумывал варианты, так сказать, отхода. Пришло время проверить один из них. Может, сработает, а может, нет, и Вечный капитан, он же Вечный воин, исчезнет.
Лагерь моего отряда находился вдали от Лаудуна на берегу речушки, которая носила то же имя, что и город, и была притоком Уазы, которая впадала в Сену, а та — в Ла-Манш. По крайней мере, местный торговец утверждал, что на лодке добирается до Парижа. Я приказал везти прямо к реке. Мол, хочу умереть на воде. К тому времени от потери крови меня колотило в ознобе так, что с трудом выговаривал слова. На дне лодки- плоскодонки было малехо холодной воды. Ждать, когда вычерпают ее, некогда. Я чувствовал, как силы покидают меня. Еще немного — вырублюсь. Прибежали Бамбер, которому я отдал распоряжения, проезжая мимо шатра, и два воина с моим оружием, доспехами, спасательным жилетом, мешком с продуктами и флягой с вином, в котором слуга развел шарик опиума. Мы часто находили их у убитых арабов. Я сразу приложился к фляге, опустошив ее наполовину. Остальное положили в лодку рядом со мной.
— Оттолкните от берега, — приказал я, а затем пожелал на прощанье: — Удачи вам всем!
Они вразнобой ответили, и это почему-то показалось мне смешным. Я смотрел на освещенных горящими факелами людей, которые как бы отплывали от меня и размывались, и думал, что мне повезло больше, чем им, при любом исходе моего плавания.
