старого ульевика работали на полном ходу. Эхо перебивало само себя, отражаясь от стен, но я ясно слышал несколько голосов — хотя не мог точно сказать, сколько. Увы, числом они явно превосходили нас с Юргеном. Возможно, они превосходили даже нас с Юргеном и командным отделением, ведь, по моему опыту, когда что–то идёт не так, оно не останавливается на полпути, а идёт не так до самого конца.
— Не меньше дюжины. — Наконец сказал я, решив, что лучше переоценить врага, чтобы грядущие неожиданности были хоть немного приятными. Оценить точнее было трудно, ведь слышимое звучание было до странного однородным, а не перебивающим друг друга говором на несколько голосов, который обычно издаёт группа людей, столпившихся в тесном помещении. Быть может, из–за необычного запаха или приглушённого свечения, что окружало нас и притупляло чувства, этот звук казался почти успокаивающим, будто мерный плеск волн на пляже.
— Ускорим шаг. — Ответил я Грифен через мгновение. Торчать здесь долго мне не хотелось, и чем скорее мы поймём, с чем столкнулись, тем быстрее я и Юрген сможем вернуться наверх, чтобы доложиться Кастин, предоставив лейтенанту и её взводу самим разбираться со всеми сюрпризами, что могли подготовить эльдары.
И это было бы прекрасно, если не неожиданность, что изменила всё и бросила нас в бой, куда более отчаянный, чем я мог вообразить.
Мы шагали вперёд, и наполнявший туннели свет незаметно становится всё ярче и ярче, что вызывало у меня смешанные чувства. С одной стороны, мы теперь видели, куда идём и могли двигаться быстрее, с другой — если наши неведомые враги выставили стражу, она легко нас заметит. Кроме того, чем лучше я различал окружение, тем тревожнее себя чувствовал. Хотя мы уже давно шли не по горной выработке, а стены и потолок здесь совершенно не походили на те, что бывают в шахтах, все неровности и выступы, что я чувствовал под подошвами ботинок или которых касался рукавом шинели, были на удивление гладкими и округлыми, а не острыми и выщербленными, как я ожидал. Это был не просто природный туннель, но что сделало его таким — инструменты и долгий труд или более зловещие средства, вроде колдовства — я не мог и представить. Время от времени наша дорога огибала глубокие расселины и вела нас по узким карнизам, с края которых в бездонные пропасти с шумом осыпались неосторожно затронутые нами камешки. Я всякий раз обмирал, гадая, не услышит ли сейчас тот, к кому (или чему) мы идём, не учует ли он наше присутствие и не обрушится ли на нас. Но ничего не происходило, а неведомый враг совершенно не замечал нас.
Быть может, любой издаваемый нами звук просто заглушался другими — теми, что доносились откуда–то спереди, то усиливаясь, то затихая, и понемногу пробиваясь прямо ко мне в мозг, будто весь камень был пропитан ими. Сложные созвучия переплетались друг с другом, и до меня начало доходить, что голоса, которые мы слышали всё это время, были не разговором, а чем–то вроде хорового пения.
— Вы в порядке, сэр? — Я споткнулся — голова всё ещё кружилась от пьянящего запаха, я потерялся в звуках музыки и был почти готов прыгнуть прямо в пропасть. Юрген коснулся моей руки, и мелодия в моей голове оборвалась. Теперь она показалась мне зловещей и жаждущей, а её переливы стали напоминать шипение целого клубка змей. Я потряс головой, чтобы пройти в себя и полной грудью вдохнул исходящий от Юргена запах редко меняемых носков так, будто это был чистейший кислород.
— Это пение добралось до меня. — Признал я. В нём явно было нечто гипотоническое, почти хищное, и предчувствие беды у меня возросло стократ.
Юрген кивнул, скорчив гримасу отвращения.
— Воют как ледяные хорьки в течке. — Сказал он, и я охотно поверил ему на слово [51]. То, что только что творилось со мной, могло иметь лишь одно объяснение — столь манящий звук был как–то связан с Варпом, а я оказался достаточно близко к Юргену, чтобы его защитная аура укрыла и меня.
Эта мысль пробрала так, будто меня окатили жидким льдом, и я застучал по вокс-бусине, намереваясь предупредить гвардейцев, но тут же остановил себя. Как я смогу сообщить Грифен и остальным о том, что мы столкнулись с каким–то варповым кошмаром, и не выдать при этом необычного дара, коим наделён мой помощник? Эмберли бы это совсем не понравилось. Она негодовала даже, если я немного опаздывал на ужин [52], а реакцию на то, что я разболтал всем о ценнейшем из её тайных орудий, я не хотел даже представлять. Если мои подозрения верны, то правдоподобно объяснить солдатам, что впереди нас ждёт колдовство, я смогу, только если увижу его своими глазами.
Мысль не очень утешительная, но теперь необходимость выяснить, с чем мы столкнулись, стала ещё более настоятельной. Я глубоко вдохнул, быстро пожалев об этом (Юрген всё ещё был рядом), и унял колотящееся сердце.
— Идём. — Сказал я. — Узнаем, кто там мучает кошек.
Юрген немного озадаченно кивнул, но, по крайней мере, не спросил, о каких кошках речь, и в каком туннеле их искать — а я этого ждал.
— По крайней мере, они заткнуться, когда мы их перестреляем. — Практично заявил он, а я обнаружил, что согласно киваю. Мой мозг проедала эта бесконечная панихида, так что предложение Юргена казалось очень заманчивым. Кроме того, такие песнопения и колдовство обычно шли рука об руку, как булочка и начинка из солёного грокса, так что чем скорее мы выясним, что происходит, и прекратим это — или (что куда лучше), чем скорее мы пошлем несколько отделений гвардейцев «прекращать это», пока я буду подбадривать их зажигательными речами с безопасного расстояния — тем лучше.
— Хорошо. — Сказал, остановившись лишь для того, чтобы ещё раз проверить меч и убедиться, что в любой миг могу изготовить его к бою, а переключатель скоростей выкручен на максимум. — Идём и прекратим это.
Пройдя ещё несколько сот метров, мы обошли очередной гладенький поворот и оказались у входа в пещеру. Когда–то это явно была просто дыра в стене туннеля, что тянулся Император знает, на сколько метров вдаль, и которую потом расширили и превратили в надвратную арку, украшенную резными изображениями, что буквально источали атмосферу чувственного разврата.
