Ну а что. Грех на красивых девчат не погалдеть. А они, несмотря на длинные нечеловеческие ушки, были красивыми. Светленькая Киса была очень худенькой и с аккуратной грудью. Тёмненькая Рина же обладала несколько более широкими, чем полагалось длинноухим занудам, бёдрами, и грудью, которая точнёхенько поместится в мою ладошку. А ещё у неё была едва заметная складочка на животе. Кому как, а мне это нравится. Придаёт женственность, в противовес вечной подростковости чистокровных эльфиек.
Я на цыпочках обошёл кровать, чтоб разглядеть это зрелище с другого ракурса, и даже зажмурил один глаз и выставил руку, так сказать, бесконтактно оценивая габариты прелестей. Да, у старшенькой грудь точно поместится.
Взгляд задержался на её ровной спине, тонкой талии и упругой попе. Сердце забилось очень часто, и уходить из комнаты совершенно не хотелось. Хотелось сесть рядом с ними, и положить руку на одну из прелестей.
Глаза машинально перескочили на младшенькую, остановившись на прикрытом светлым пушком интимном месте.
— Всю жизь мечтал, — едва заметно произнёс я и снова вздохнул. Но всё же старшенькая больше понравилась.
Так бы и стоял до утра, но мочевой пузырь в конце концов пересилил тягу к созерцанию, и я так же на цыпочках дошёл до стула у раскладушки, где лежали мои штаны и куртка, а быстро натянув, выбежал в коридор. До отхожего места и обратно мчался на всех парусах, а когда вернулся и скользнул в номер, разочарованно поджал губы: простыня была повешена на место.
— Блин, — протянул я и прямо в одежде улёгся на своё место и заложил руки за голову. Сон как рукой сняло, но перед глазами до сих пор стояла та прелестная картинка.
Скрипнула кровать. Зашлёпали босые ноги. И из-за самодельной ширмы вышла в чём мать родила Рина. Она была словно во сне, так как двигалась, пошатываясь и лишь изредка приоткрывая глаза. Я залюбовался, почти без стеснения таращась на девушку, а та доковыляла до стола, с третьего раза подхватила стакан с водой, промахнувшись в первые две попытки, выпила и так же, как лунатик, вернулась за занавеску, где, судя по звуку, просто рухнула на кровать. Послышалось сопение.
Я в третий раз вздохнул и начал считать овец.
Мечты мечтами, но сон взял своё, и я провалился в него. Что может сниться после увиденного? Вот, оно самое и снилось. Кажется, я даже улыбался во сне.
А утро наступило, как это бывает, внезапно. Оно не просто мягко пришло, а ворвалась в комнату вместе с криками петуха, визгом девушки и грохотом жестяного ведра по полу.
Я рывком оторвался от подушки и начал оглядываться. Киса с криком отскочила от подвешенного к стене умывальника, уронив с табуретки то самое злосчастное ведро. Вода фонтаном плеснула в разные стороны, обливая и эльфийку, и кровать. Даже меня заставили поморщиться долетевшие брызги.
— Что случилось? — сонно спросил я. — Который час?
— Уже восемь, — подала голос Рина, сворачивающая простынку-ширму.
Я глянул на кровать, вспомнил голых девчат и вздохнул. Может, это был сон? Уже сколько времени без баб, и не такое приснится.
А тем временем Киса совладала с ведёрком, водрузив его на место, и встала, разведя руки.
— Я вся мокрая, — произнесла она. — Иван, отвернись.
Я чуть не буркнул, мол, что я там не видел, но всё же повернулся к стенке. Сёстры были разные. Младшая раскидал вещи по номеру, отчего бегала и искала с эльфийской руганью, где у неё носки, и где запасное платье. Старшая, напротив, всё аккуратно сложила с вечера на стульчик и бурчала на недотёпу Кису.
— Слушайте, — произнёс я, разглядывая бегущую по стенке мокрицу, — не надо меня пафосно звать Иваном. Вы ещё по имени-отчеству обратитесь.
— А как? — спросила Киса, тут же взвизгнув и загромыхав табуретом. Не задалось у неё утро.
— Просто Ваня.
— Это человеческое дружеское-ласкательное? — оторвавшись от небольшого зеркальца и повернув голову, уточнила Рина.
У меня аж глаз дёрнулся от «дружеское-ласкательного» слова, особенно после увиденного ночью. Но смолчал. Лишь кивнул. А старшенькая, похоже, вообще редко из своей общины выходила, раз не знает простейшие понятия о людях, с которыми живёт, между прочим, в одном же городе.
— Это потому ты нас зовёшь Кисой и Риной?
— Угу.
— А если ты Иван сын Ивана, то тебя можно дружески-ласкательно звать Вань-Вань.
Я вздохнул и махнул рукой.
— Хоть горшком зовите, только в печь не ставьте.
На этом короткие сборы закончились. Мы оделись, причесались, перекусили на ходу бутербродами, взяли в стойле под узды Гнедыша и направились в аптечную общину. Днём город казался совершенно другим. Оранжевые звезды фонарей и очень богатые и лишь два раза виденные неоновые вывески (нашей, гильдийской, между прочим, работы) уступили место пыльным, мощёным большой галькой широкими улочкам. Улочки лежали между жмущимися друг к другу двухэтажными домиками с небольшими палисадниками. По высокой укреплённой валунами набережной с истеричным треньканьем звонка катался небольшой обитый давно некрашеными рейками трамвайчик, курсирующий по вытянутому вдоль реки городу. Он с лязгом железных колёс доползал до плотины, аккуратненько перебирался на тот берег, где так же неторопливо вёз сонных жителей по ту сторону воды.
На холмах по периметру города виднелись наблюдательные вышки, готовые предупредить о появлении монстров или иной напасти.
А сейчас горожане, кто пешком, кто на телегах, а кто и на велосипедах, были заняты своими делам и не обращали на нас ровным счётом никакого внимания.
Мои спутницы шли и постоянно переглядывались между собой. Лишь в какой-то момент Киса толкуна меня под бок.
— Вань-Вань, глянь, ангел.
Девушка указала кивком головы в сторону самого высокого сооружения в городе — городской радиовышке, где на самой ее макушке виднелась человеческая фигура с расправленными крыльями. Не тот ли это ангел, что мы видели недавно?
— Интересно, что он здесь делает?
— Уже год, как раз в неделю появляется. Постоит так немного, а потом улетит, — быстро ответила Рина и тут же нахмурилась, наводя на себя строгий деловой вид, но все равно взгляд выдавал в ней озорство, задавленное воспитанием и авторитетом вековой молодящейся бабки.
Наверняка утро девушки начиналось с расспроса с пристрастием, что она сделала и не сделала, а потом долго нотации, что она должна и обязана. Хуже сенной девки в услужении у склочной и самодурственной барыни. Мол, ты полукровка, и ты всем мне обязана. Должна молчать и слушаться.
Через пятнадцать минут мы остановились у ворот дома той самой бабушки.
Девчата долго стояли перед калиткой, не решаясь зайти. Первым не выдержал я:
— Так, либо вы делаете это, либо я разворачиваюсь и ухожу, а у вас уже будет выбор, догонять меня или распрощаться.
— Выбор, — вдруг прошептала Рина, словно раньше его никогда не имела, и только сейчас осознала значение слова. Хотя не уверен, что она была совсем уж бесправным членом общины, но возраст старших у эльфов очень страшная штука. Авторитет мощностью в два-три столетия и строгие традиции — просто чудовищный пресс для юных дев и остроухих юнцов.
Рина часто задышала и потянула руку к калитке, но тут же отдёрнула, словно обожглась.
— Не бойся, — прошептала Киса, хотя сама стояла, ломая пальцы на руках.
Старшая сестра кивнула и снова протянула руку.
Но калитка открылась сама, явив нам самодовольно улыбающуюся бабушку.
— Явились, — протянула она и вышла из двора на улицу. — Живо домой, ягодки кислые. Вечером поговорим.
Девушки побледнели и одновременно кивнули, склонив головы и опустив к низу живота сложенные в замок руки.
— Да, бабушка, — унылым хором отозвались сёстры, избегая глядеть в глаза древней матроне.
Глава общины, гордо красуясь многочисленными бляшками в косичках, развернулась, а вслед за этим открылись и большие ворота. Бабушка села в электромобиль и выехала на улицу, где смерила меня брезгливым взглядом, как будто перед ней не человек, а блохастая дворняга.
