Теперь слуги Дома Дамаос перемещались, замыкая Конана в полукольцо. Скоро преимущество перейдет от киммерийца к ним. Конан решил, что его долг сохранять мир. Как только образовался полукруг, со стороны дома донесся отчетливый мягкий голос:
— Реза! Капитан Конан! Довольно! Успокойтесь, или вам обоим хуже будет.
Несмотря на неверный мерцающий свет фонаря, Конан мог бы поклясться, что иранистанец багровеет. Чтобы успокоить остальных, киммериец убрал кинжал в ножны. Миг спустя после этого на свет вышла Ливия.
Одетая в короткую белую тунику, оставлявшую стройные ножки голыми как раз ниже коленей, она носила еще оправленные в золото сандалии и светло-зеленую мантию с красной каймой и откинутым капюшоном. Голубые глаза глядели холодно, но она улыбнулась обоим рослым мужчинам, когда шагнула между ними.
— Капитан Конан, думаю, вы имеете право знать, что здесь сделали сегодня ночью и почему.
— И получить извинения, по крайней мере ради моих людей! — прорычал Конан.
Ответом Резы был один из самых свирепых его взглядов. Вместо того чтобы топнуть ножкой, как ожидал Конан, дама схватила обоих мужчин за запястья. И тот и другой могли бы стряхнуть ее с такой же легкостью, как муху, но ее хватка, казалось, обладала силой железных оков.
— Реза, довольно. Капитан Конан, сперва выслушайте нас. А потом если сочтете, что вам нужны извинения, вы их получите. Но я хочу, чтобы вы сначала выслушали.
Конану казалось, что с тех пор, как он вступил в пределы Аргоса, он, пожалуй, чересчур много слушает. Но также казалось, что госпожа Ливия может сказать ему побольше, чем некоторые другие. Отказ же выслушать ее определенно мог означать лишь жестокий бой, и возможно даже не с настоящими его врагами. Конан не привык сторониться боя, но он все ж таки любил знать, а с теми ли он дерется!
— Что я сделал? — воскликнул Акимос, — Кто наплел вам эту чушь?
Скирон остался глух к этим оправданиям и прожег торговца злым взглядом:
— У меня есть средства узнавать все, что может быть известно, средства, недоступные обычным людям.
— И похоже, ты также нафантазировал такое, что вообще никому неизвестно, потому что это неправда.
— Вы отрицаете что послали в Дом Дамаос колдуна? Колдуна, который может предпочесть скорее мешать, чем помогать мне?
Акимос засмеялся:
— Скирон, такими средствами ты сам пользуешься! Чего там еще наговорили тебе?..
— Эти оскорбления нестерпимы!
— Если ты не можешь стерпеть их, то, несомненно, сможешь найти какие-то средства прожить свои последние годы и без моей помощи.
— В самом деле, есть ведь награда, которую я смогу заработать, уведомив архонтов.
— О чем? Ты сможешь сказать им что-нибудь, чему они поверят, особенно если услышат это от человека, которого я разоблачу как занимающегося противозаконной магией?
Двое сообщников постояли с миг лицом друг к другу, разделяемые столом Акимоса, словно два козла на узенькой дорожке. Они, может, и желали подраться, но оба ясно видели долгое падение в стремительно текущий внизу поток.
Глаза опустил колдун, и ощущение победы сделало Акимоса великодушным. Он собственными руками налил вина и поставил золотое блюдо с сыром и пирожными.
— Полно, дружище Скирон. Ты переутомился, трудясь над осуществлением наших планов. Тебе незачем утомляться еще и страхами о том, что существует только в твоем воображении. Выпей, и я скажу тебе правду.
— Или столько правды, сколько есть в тебе правдивого, — пробурчал Скирон, но вцепился в кусок сыра, как умирающий с голоду.
Акимос сообщил ему о своем замысле поместить в Доме Дамаос благодарных ему людей. Покуда Скирон слушал, ел и пил, его худощавое лицо, казалось, раздобрело и утратило усталость. Наконец он кивнул:
— Вы можете рассчитывать на благодарность киммерийца?
— Мы можем рассчитывать на нее в нужной нам части. Что же касается остального — я еще не встречал ни одного киммерийца, который знал бы, как найти нужник, когда ему нужно поссать. Конан никогда не додумается задать вопросы, которые откроют ему наши планы.
Скирон сделал жест, выражающий отвращение.
— Значит, вам по-прежнему нужно замаскировать своих людей?
— Ты чересчур устал?
Скирон прожег его взглядом:
— Я обладаю всей силой…
— Я совсем не хотел тебя оскорбить, Скирон. Правда, если у тебя нет сил…
— Я могу с легкостью затенить лица полудюжины людей. Большее число потребует времени, которого у нас нет.
— Этого хватит. Дом Лохри наверняка наймет для большей части работы головорезов с улицы. А их собственные люди будут только вожаками. У тебя есть лица для той полудюжины, из рядов людей Лохри?
— Сколько раз я ходил вместе с вами во дворец Лохри и сносил ту корову, госпожу Дорис, которая притворяется, будто она бык, и блеяние ее телка — сынка?
— Видят боги, это чистая правда! — Скирон щедро глотнул вина. — Больше мне ходить не понадобится. Дайте мне два дня, а также некоторые сведения о размерах и силе избранных вами людей. И тогда мы можем выступать.
Выдача нападавших на Дом Дамаос за приспешников Дома Лохри вызовет замешательство. Дозволение капитана Конана атакующим свободно пройти посеет еще большее замешательство. Вероятно, из-за этого киммериец также лишится должности и даже жизни, но человеку требовалась только одна стрела, если та попадала в жизненно важное место.
И кровь киммерийца некоторым образом поможет поддержанию мира со Скироном. А это, видят боги, будет немалым выигрышем, учитывая манеры колдуна, даже когда тот не боялся за свое положение.
Конан сидел за эбеновым столиком в гардеробной госпожи Ливии. Реза стоял или, скорее, высился у двери, а сама госпожа сидела, откинувшись, на ложе тоже из эбенового дерева, но инкрустированного моржовой костью. Она надела длинное голубое платье, но обе ступни и одна стройная рука остались обнаженными.
Он потягивал вино и слушал рассказ Резы о том, как слуги дома Дамаос выполнили его приказ подбить Конана на драку с целью раскрыть, кому он служит в действительности. Если б он убил их, то самым разумным казалось тут же выставить Конана и его воинов за ворота, так как они явно служили иному хозяину.
Конан слушал эту болтовню столько, пока терпение у него не иссякло. Правда, помогло вино. По сравнению с ним все другие когда-либо испробованные киммерийцем напитки казались похожими на уксус. Когда Реза прервался, чтобы снова наполнить чашу киммерийца, Конан сообразил, что это будет уже четвертая выпитая чаша, а он чувствовал себя так, словно хлебал слабенький эль.
