— У вас и так самая лучшая укомплектованность в полку… Да что в полку — в дивизии! — продолжал гнуть свое Вязовскин.
После этих слов Сталинин подошел ко мне и наклонившись негромко сказал: — Николай Макарович, завтра после развода мы с вами подробно побеседуем на эту тему.
— Слушаюсь.
И тут, броси в мимолетный взгляд на президиум, с ужасом заметил как Вязовскин покраснел до густого бурякового цвета. Под столом было четко видно что его живот разрывался, раздувшись до невообразимых прежде размеров. Алексея чудовищно пучило. Не теряя ни секунды, я бросился открывать створку окна, с которым рядом сидел. Эту угрозу заметил не я один, начарт резво соскочив со стула, с крайне эмоциональным и по русски емким возласом «еб... в рот» метнулся к двустворчатой входной двери и одним рывком открыл ее настеж, предусмотрительно оставшись в коридоре.
Алексей не подвел, и дал волю до предела сжатым атмосферам в своем кишечнике. Получилось громко и продолжительно. Потом, через секунду, еще раз и также от всей души. В славянской мифологии богом-громовержцем был Перун, но в нашем прискорбном для нас случае явно не хватало одной, но крайне характерезующей буквы. Так вот наш громовержец сидел за столом и блаженно улыбался, продолжая громко испускать свои миазмы. Жуткая какофония продолжалась достаточно долго. Во время проведения этой газовой атаки я воочию убедился в правоте народной мудрости что своё не пахнет. Пока все без исключения пытались дышать через раз, а молодые лейтенанты мужественно пытались заглушить, так не вовремя проснувшийся у них повышенный рвотный рефлекс, капитан Вязовскин даже бровью не повел! Чувствуя с одной стороны неподдельное восхищение выдержкой и самообладанием нашего начфина, а с другой, я всё же чувствовал некоторую спёртость воздуха в данном помещении, несмотря на так вовремя устроенный сквозняк. Мои глаза по-прежнему щипало.
Не обращая в нимани я на прямо скажем, удушающую атмосферу, наш замполит объя в ил технический переры в на полчаса. В се присутст в ующие дружно ломанулись на в ыход, созда в у д в ерей нешуточную да в ку. Спусти в шись со в торого этажа и в ыйдя на улицу, многие были похожи на рыб, в олею судьбы в ыкинутой на берег. В дохну в чистого и прохладного в ечернего в оздуха, многие то в арищи коммунисты не обращая никакого в нимания на с в ое партийное начальст в о крайне эмоционально начали в ыражать с в ое отношение к произошедшему.
Молчали только я и комполка. И если я молчал, потому что знал об этой особенности организма своего однополчанина и морально был готов,то полковник Сталинин молчал, постепенно приходя в себя, к его чести вынужден признать что довольно быстро. А потом он начал говорить. До этого момента, я был твердо уверен, что знаю говоря по научному обсценную лексику и умею ей пользоваться. Но наш командир в течение буквально пару-тройки минут разуверил меня в этом убеждении.
Как всем известно базисных матерных слов крайне мало, еще меньше, чем нот, но наш полковник с первого же произнесенного им слова взял такой невообразимый импровизационный темп, он настолько искусно исполнил свою полностью нецензурную симфонию, до такой степени художественно отнесся к словообразованию, что мы все как один замерли в каком-то щенячем восторге, буквально открыв рты, панически боясь пропустить хоть одно слово. Он закручивал ругательства в такие многоэтажные витиеватые спирали, так плел кружева проклятий, персонально отмечая отборной бранью всех Лешиных родственников в прошлом, будущем и настоящем, поносил каждую отдельную анатомическую особенность его лица и тела, не забыв проклять его машину, квартиру, и не забыл покрывать черной хулой сам факт его появления на белый свет. После такого ознакомления со столь виртуозной, филологически идеально выверенной бранью, где не было нарушено ни одно спряжение глагола, ни одно склонение числительного, где ни один падеж не мог пожаловаться на неправильное употребление, я с горечью понял, что вот он неприступный для меня лингвистический Эверест, который мне наверное никогда не покорить. Я с ужасом осознал, что вовеки не поднимусь выше уровня прапорщика, и что мой мат никогда не звучит интереснее, чем его.
Наступившую тишину надо было срочно заполнять.
— Между прочим римский император Марк Аврелий, живший в самом начале нашей эры,использовал специальные подушки, которые издавали подобные звуки, когда его гости приглашенные на званые обеды рассаживались за столом.
— Ну, наш начфин далеко не римский император... -вроде и не громко, но его услышали все, произнес начарт.
— Имеется ряд упоминаний об античных и средневековых метеористах, которые могли издавать разные ритмы, как тогда говорили кишечным ветром. Так, Блаженный Августин упоминал в книге «О граде Божием» об исполнителях, которые могли так управлять своими газами, что казалось, что будто они поют.В средневековой Ирландии метеористы назывались braigetori. Они есть в списке исполнителей и музыкантов в банкетной программе XII века. Там метеористы указаны наряду с бардами, поэтами и гуслярами.
— Смотри-ка...в Европах то что у нас идет за вонь, у них за высокое искусство!
— Большим любителем таких розыгрышей с подушкой был Альфред Хичкок — принимая гостей у себя, раскладывал их везде, где только можно было. Он говорил, что ничто не доставляет ему такого удовольствия, как смотреть на изменение лица напыщенного голливудского кинематографиста, с которого сползает спесь при этом звуке.
— То то начфин улыбался, когда устроил свою газовую атаку на Ипре. — это уже произнес замполит.
О го! Это что и в пра в ду партия с народом? Мысленно произнес я. Поэтому продолжил:
— В средневековой Японии, регулярно проходили фаллические соревнования, на которых их участники мерялись сами понимаете чем, и назывались они... , товарищи офицеры, только не ржать! ... ёбуцу курабэ.
Да в самым невыдержанным немного похрюкать в кулак, я продолжил: — Были соревнования, в которых участвовали исключительно священнослужители и простолюдины, выпускающие друг в друга кишечные газы. И называлось это хохи гасэн. Как видите в Средние века, в отличие от нашей современности, подобные темы не были столь табуированны. Так на к артин е Лукаса Кранаха «Бельведер», я вляющейся иллюстраци ей к книге 1545 года Мартина Лютера, н емецкие крестьяне в ыпус кают с вои газы на папу Павла III. И такое я вление было достаточно распространенным, настолько что в редоносный выброс кишечных газов на правителя или даже на его портрет счита л ся преступлением, оскорблением величества и строго наказыва л ся, в плоть до смертной казни включительно. В Англии ходила карикатура о подобном дейст вии, на которой простолюдины выражают свое отношение к Георг у III, корол ю Великобритании в 18 веке.
— Николай Макарович, да вы тут настоящую политинформацию провели!
— Берите на заметку!
— А что еще можете рассказать?
—Одним из популярных метеористов в XIX веке был некий Жозеф Пюжоль, известный как Ле Петоман, который жил и работал во Франции, если мне не изменяет память с 1887 года.
О нем сохранилось следующее свидетельство его способностей. Он имел свой номер в «Мулен Руже», где зрители так смеялись, что было слышно на сотню метров в округе. По словам его современника Бриссона, это был самый настоящий артист. Его даже осматривал доктор, который засвидетельствовал, что представление было подлинным. У него, как и у других артистов были, завистники, которые пытались вставлять себе между ног причудливые инструменты и подражать ему. Из-за этого даже проходили судебные процессы. Рассказывают, что истинный Петоман сразу же выводил на чистую воду мошенников благодаря одной неизвестной им хитрости: без каких бы то ни было трюков некоторые мелодии можно было,прошу прощение за мой французский, выпердеть только в минорной тональности.
