— Как вы узнали, что королева вернулась в столицу?
— Ничего сложного, мой дорогой Тотлант. Поднимающуюся вверх по Хороту «Золотую башню» заметили задолго до того, как она подошла к Тарантии, известили меня почтовым голубем. Я счел необходимым покинуть Латерану и встретить вас в замке.
Явилась Зенобия, причем не одна, а в сопровождении своей новой фаворитки — графини Аньес, еще совсем недавно являвшейся обычнейшей маркитанткой при гарнизоне королевской гвардии в Толозе. После начала осады цитадели эта решительная дева в одиночку преодолела половину страны не вылезая из седла и принесла весть о мятеже в Тарантию, за что Конан немедленно навесил ей орден «Диск Митры» и даровал графский титул. Дженна моментально нашла с Аньес общий язык и приблизила к трону.
Гленнор посмотрел на новоиспеченную графиню неодобрительно, но потом только рукой махнул — Аньес и так была посвящена в большинство секретов этой истории.
— Наворотили мы дел, ничего не скажешь… — сказал барон, когда все расселись. Сам Гленнор прохаживался по Белой гостиной заложив руки за спину. — Это относится и к его величеству королю, и к моему тихому ведомству и к Хальку Юсдалю сотоварищи, которые за несколько дней подняли на уши всю Коринфию. Про безумные выходки Юсдаля, графа Кертиса и Валента я еще расскажу. А сейчас, ваше величество, я хотел бы выслушать рассказ о событиях в Толозе и…
Гленнор запнулся на полуслове — в комнате мелькнула бледная вспышка и в дальнем углу из пустоты появилась закутанная в черный плащ фигура, принадлежавшая досточтимому месьору Рэльгонну, упырю из замка Рудна, что в Бритунии.
— Хочу пожелать всем доброго вечера, — каттакан отбросил капюшон, явив лысую голову с огромными желтыми глазищами без зрачков. Улыбнулся, показав все свои зубы. — Надеюсь, не помешал?
— Мы вас ждали, — кивнул Гленнор. — Вина? Красного, белого?
— Отчего же, не откажусь… — упырь подошел к столу, самым церемонным образом чмокнул ручку Дженне и Аньес (каттаканы очень привержены старомодным традициям этикета) и непринужденно уселся на свободный стул рядом с королевой.
— Вы к нам из Коринфии? — поинтересовался барон.
— Нет. В гости к милейшему Хальку и его друзьям я пока не заглядывал. Решил сразу отправиться в Тарантию, раз уж дело настолько спешное.
— Спешное… — эхом отозвался Гленнор. — Итак, дамы и месьоры, давайте по порядку. Сначала выслушаем историю Дженны, потом я расскажу о поражении наших легионов в Заречье, а уж затем Рэльгонн объяснит, что происходит в Коринфии, куда он наведывается еженощно.
Рассказывать пришлось одновременно и мне, и Зенобии, и графине Аньес, которая была весьма наблюдательной и умной девушкой, приметившей некоторые детали, ускользнувшие от нас.
— В целом, картина достаточно ясна, — сказал барон Гленнор, выслушав. — Зря я тогда позволил королю поверить Паллантиду — легат утверждал, что его план идеален. Следовало дождаться полного отчета тайной службы о силах и возможностях мятежников, в этом случае такие серьезные ошибки Конан бы не допустил. Ничего не скажу — печально. И печальнее всего не потери, оказавшиеся не столь уж и фатальными, а сам факт отступления с земель взбунтовавшихся графов. Они показали, что и на стороне фатаренов есть сила. Причем эта сила способна заставить короля Аквилонии сдать уже завоеванные позиции.
— Нем нужны деньги, — хмуро отозвалась Зенобия. — Много денег. Конан сказал мен, что речь может зайти о создании армии наемников, наподобие той, что воевала на Черной Реке во времена Зогар Сага.
— Деньги? — вздернул брови Гленнор. — Для этого у нас есть канцлер Публио. Судя по той сумме, которую он украл из казны за последний год, золота в Аквилонии пока хватает. Не понимаю, почему Конан настрого запретил мне не трогать Публио и закрывать глаза на его закулисные делишки — в любой нормальной стране вор столь высокого полета давно оказался бы на эшафоте.
— Тут вы ошибаетесь, господин барон, — рассмеялся вдруг упырь, доселе в разговор не встревавший. — дела денежные сродни делам военным — всегда в запасе должен оставаться резерв. Насколько я понимаю, Латерана учитывает каждый золотой, ушедший из сокровищницы короля в карман его светлости Публио?
— У меня целый шкаф забит бумагами, красочно повествующими о его проделках, — скривился Гленнор. — На три десятка смертных казней хватит, все доказательства, показания свидетелей и соучастников…
— Сколько Публио ворует за год? — продолжал настаивать Рэльгонн.
— Когда как. Сейчас его состояние оценивается в девять с половиной «сфинксов». Не считая земельных владений, замков и дворцов.
— Что-о? — вытаращилась Зенобия и я отлично понял ее чувства. Девять с половиной «сфинксов» — сумма не просто умопомрачительная, а гигантская! Фантастическая!
«Сфинкс» — это установленная Золотой Палатой королевства Офир мера веса золота, соответствующая тысяче офирских талантов, а каждый таковой талант в свою очередь равняется сотне денариев Ианты — самых полновесных и дорогих монет Заката. Теперь можете сами посчитать, на какую сумму Публио нагрел казну родимого королевства за восемь лет своего канцлерства.
Замечу, что сей прохвост получил третий по значимости титул в стране будучи нищим в самом буквальном смысле этого слова — его еще при короле Вилере с позором выгнали из государственного казначейства за воровство, проскрибировали все замки и владения и сослали в отдаленный Танасул, доживать свои дни на нищенские подачки из столицы…
Публио, конечно, гений. Самый наигениальнейший гений — этот человек способен создавать золото из глины и навоза ничуть не хуже любого алхимика. Конан недаром назначил его канцлером — после правления Нумедидеса и его клики, разграбившей страну, Публио сумел за полгода наполнить казну, вернул былую репутацию аквилонскому золотому кесарию, восстановил находившуюся в упадке торговлю, а затем вновь обратился к любимому увлечению — наглому воровству. Ибо не воровать Публио не мог.
Не только барон Гленнор гадал, почему король долгие годы не обращает внимания на то, что Публио беззастенчиво запускает лапу в сокровищницу короны и тащит оттуда все, что не прибито гвоздями. Девять с лишним «сфинксов» — это знаете ли, не шутка — другой бы на месте железного канцлера давно встретился бы с палачом. Но Конан отдал приказ тайной службе не обращать на него никакого внимания, а только собирать бумаги, которые однажды смогут пригодиться королевскому обвинению.
Многие полагали, что король исключительно высоко ценит канцлера только за его выдающиеся качества — все-таки при Публио казна никогда не бывала пустой, денег хватало на все необходимые расходы, налоги не повышались… Но сейчас Рэльгонн, как мне подсказывает чутье, сумел объяснить, истинную причину поведения киммерийца!
