— Это не Огневич, — констатировал парень с шаром.
— Нагибин! — завизжала Псобчакова.
Ну всё, приплыли. Впрочем, оно и к лучшему. А то я уже не дрался целых двадцать минут, непорядок.
Пора бы подразмяться.
Первым делом я атаковал двух казаков справа от меня. Я снёс их обоих одним длинным хуком, заряженным магией.
В воздух взметнулся шлейф моей фиолетовой ауры, казаков разметало по полу. Третьего казака, стоявшего слева от меня, я схватил за горло и прикрылся им, как щитом.
Это было очень кстати, учитывая, что стоявшие дальше по коридору казаки уже собрались меня расстрелять, кроме того, на меня ринулся мишка Медведянского.
Знакомиться ближе с этим новым питомцем любителя медведей, который был больше предыдущего миши раза в три, мне совсем не хотелось.
К счастью, знакомства удалось избежать именно благодаря схваченному мною казаку. Медведь рванул вперёд, но передвигался он, как скотина, а не как магократ, так что за ситуацией не поспевал. Миша хотел растерзать меня, но вместо этого вырвал зубами клок мяса из живота казака, которым я прикрылся.
Из разорванного казачьего пуза вывалились кишки, на пол брызнула кровь, казак завизжал, перекрывая все остальные звуки.
Двое оставшихся за моей спиной казаков тем временем открыли огонь из автоматов, магия заранее подсказала мне их намерения, так что я оперативно отпустил заложника и перекатился к стене.
В результате этого моего манёвра пули прошили казака с разорванным пузом, а заодно и медведя.
Казак с торчащими наружу кишками, судя по всему, закончился, потому что орать перестал. Зато медведь был ранен, но жив, он в свою очередь бешено заревел.
В конце коридора замаячили фигуры еще десятка казаков. Пожалуй, пора завершать этот бой. Желательно в течение ближайших секунд, иначе меня просто в этом коридоре и положат.
Я бросился на Медведянского, ударил его в полёте обеими ногами сразу и отшвырнул куда-то в даль коридора. Оттолкнувшись таким образом, я сменил направление полёта и мощным магическим снарядом впечатался в дверь заветной комнаты.
Дверь не выдержала и слетела с петель, я ворвался в комнату Корень-Зрищина.
Здесь и правда всё было, как при Пушкине, сама обстановка говорила о девятнадцатом веке. Разве что на древней скошенной парте у окна, где Пушкин раньше вероятно писал стихи, теперь стоял ноутбук Корень-Зрищина.
Интересно, пишет ли Корень-Зрищин стихи?
Сам хозяин комнаты уже стоял у окна, полностью одетый. Ну это и неудивительно. Если он и спал во время моего прибытия на этаж, то минутка, чтобы встать и одеться, пока я разносил коридор, у Корень-Зрищина была.
Корень-Зрищин не стал терять времени даром и после моего эффектного захода в комнату тут же выбил своим телом огромное старинное окно и выпрыгнул на улицу.
Я успел только схватить и швырнуть ему вслед кувшин, стоявший на рукомойнике. Наверное, этим кувшином пользовался во время умывания еще сам Пушкин.
А вот прыгнуть следом за Корень-Зрищиным я уже не успел, обернувшись, я увидел, как парень с огненным шаром на гербе кастует какое-то заклинание, а через мгновение воздух наполнился ярким светом, и мою спину обожгла резкая боль.
Я заорал, тело свела судорога, в глазах потемнело. Это был не огонь, а что-то гораздо хуже.
Плевать.
Не обращать внимания на боль, не бросаться на этого ублюдка, самое главное — не терять сознания. Окно. Мне срочно нужно в окно. Если вырублюсь здесь в комнате — меня просто прикончат.
Возле моей головы просвистела пуля казака и разбила зеркало, в которое смотрелся еще сам Пушкин.
Я резко прыгнул и ухнул в уже заботливо выбитое Корень-Зрищиным окно.
Обычный человек бы наверняка убился, прыгнув с третьего этажа на брусчатку, но я благодаря магии приземлился мягко, просто атаковав своей аурой землю за мгновение до приземления.
Плечо мне пробила пущенная из окна казаком пуля, но я почти не почувствовал этого из-за боли в спине.
В воздухе разносился странный запах гари.
Я горю что ли? Вроде нет, ни дыма, ни огня заметно не было.
Корень-Зрищин стремительно несся по переулку, объятый алой аурой…
Я пошатнулся и застонал от боли.
Глава 38. Как прекрасны блинчики…
«На Островах Горячего Жира провёл Рюрик всю весну,
Питаясь рыбой и плодами Перводрева,
Лишь когда льды пустились в пляс,
Оставил Рюрик острова и оседлал коня войны,
Ибо он познал магию и теперь был уверен,
Что ветра крови и побед наполнят ветром его паруса.
В Гренландию отправился Рюрик,
Где его брат Олаф пал от руки магов-скрелингов,
Потому что до Рюрика никто из людей континента не знал магии,
А скрелинги ведали её тайны, проливая кровь добычи.
И Рюрик украсил свои паруса Перводревом,
И разбил скрелингов, и наложил на них подати,
По моржовому клыку и по оленю с семьи.
И магия шла теперь с Рюриком,
Но он не знал, как дать её другим, битвы и чаши друзьям,
Этому не научило его Перводрево, тайные знаки открывающее.
Но пришла новая зима,
И женщина скрелингов понесла от Рюрика плод,
Пришло лето, и она родила второго в мире мага Севера,
И Рюрик понял, что магия в крови его, и в детях его,
И покорились ему и славяне, и даны, и шведы, и англы, и Бретань, и Винланд…»
Сага о Рюрике, священный текст масонов и адептов друидизма
Самый старый известный текст саги записан около XII века в Дании на малоизвестном диалекте гренландского языка
Собравшись, я привычно заблокировал болевые ощущения. Я научился этому еще в прошлой жизни, никакой магии, чистая психология с физиологией.
В бою подавить боль проще, помогает адреналин в крови и желание выполнить задачу любой ценой.
Сейчас моей задачей был Корень-Зрищин, так что я разогнал магию на максимум и бросился на сверхскоростях следом за князем, который уже был в конце переулка.
Всё-таки хорошо, что Корень-Зрищин стал князем только вчера, купить тачло он себе так и не успел, а то мог бы и свалить. А так без шансов, пешкодрапом не уйдет.
Была ночь, мои силы возросли, а Корень-Зрищин ослаб, как и все солнечные маги. Так что я догоню его, даже раненый.
Казаки еще раз обстреляли меня из окон Лицея напоследок, но на этот раз ни одна пуля до цели не дошла.
Я за несколько секунд преодолел переулок и нагнал Корень-Зрищина, который уже поворачивал за угол.
На этой улице я уже раньше бывал, с одной стороны здесь стояли казармы казаков, а с другой — здание блинной, где казаки любили набивать животы под водочку.
Корень-Зрищин, разумеется, бросился к казармам, желая сагрить на меня тысячи казаков, которые там сейчас спали, если они, конечно, еще спали, учитывая, что рядом гремела стрельба.
Меня такой вариант не устраивал, так что я ринулся Корень-Зрищину наперерез.
— Нагибин, моя родня будет тут через полчаса! Я позвонил! — крикнул мне князь, — Ты труп!
— Может быть. Но ты станешь трупом раньше.
Я ринулся на Корень-Зрищина и прямо в полёте ушатал его апперкотом. Сынок канцлера успел поставить блок, но мой удар был настолько мощным, что Корень-Зрищина оторвало от земли и зашвырнуло прямо в окно блинной — двухэтажного деревянного здания.
Я ворвался следом через выбитое окно, теперь мы оказались в кухне блинной, сейчас заваленной осколками стекла.
Корень-Зрищин порезался, когда залетал сюда, штанина у него была разорвана, из ноги хлестала кровь.
У меня же простреленная казаком рука уже зажила и регенерировала, но спину всё еще невыносимо жгло. Это было не только больно, но и странно. Судя по всему, магия, которой меня саданул парень с файрболлом на гербе, наносила повреждения, не подлежащие регену.
