Серый напрягается. Это точно не хозяева. Близнецы никогда не издают никаких посторонних звуков, у них подчеркнуто правильная и старомодная речь, лишь иногда можно услышать звонкий смех, синхронный до жути. У них одинаковые молодые голоса, несмотря на то, что Зет зачастую разговаривает чуть ниже брата и с хрипотцой. Они не ходят, а крадутся, словно кошки на охоте. Чтобы они матерились на всю улицу, топоча, словно стадо слонов? Никогда.
– Ну прости, что я такой дурак! – вдруг громко говорит Тимур в ответ на слова Олеси.
Смех вдруг затихает, шаги начинают быстро приближаться, слышится лязг металла. Этот звук узнает любой, кто хоть раз держал оружие, – так звучит затвор, когда его передергивают. Серый разворачивается, толкает Тимура в глубину бытовки и тихо закрывает за собой дверь на крючок. Крючок ненадежный. Хороший рывок – и его не станет.
– Эй, ты чего?.. – изумляется Тимур, но Серый быстро закрывает ему рот ладонью и прижимает палец к губам, делая страшные глаза.
– Чужие! – шипит он.
Олеся и Тимур мгновенно затихают, прислушиваются и тоже бледнеют, услышав голоса:
– Петрович, похоже, это здесь. Смотри, окна мытые!
– Ну пошлите, поздоровкаемся, что ли?
Раздается нестройный хор согласных голосов. Среди них нет ни одного женского.
– Василек, смотри за тачкой, – небрежно бросает бас.
Василек не отвечает.
Скрипят ворота, шаги раздаются совсем близко, наглые, уверенные. Кто-то из чужаков сразу заходит в дом – очень уж характерный скрип у двери, – еще несколько человек осматривают двор и изумленно радуются курам. Серый, Тимур и Олеся напряженно переглядываются. Еще чуть-чуть – и заглянут к ним.
Серый выдыхает. Он прекрасно понимает, что чужие слышали Тимура и не успокоятся, пока не найдут.
– Тимка, нас, кажется, спалили, – шепчет он.
– Ага, – кивает бледный Тимур и смотрит на Олесю. Вид у него становится безумный и отчаянный.
Олеся открывает рот, но Серый с Тимуром дружно прикладывают пальцы к губам и оглядываются. Спрятать ее некуда: в бытовке нет никаких крупных вещей, нет никаких закутков, даже подходящих тряпок. А прятать нужно – мало ли что придет в голову чужим мужчинам. Олеся тоже прекрасно понимает это. Но если парни не видят никакого выхода, то она вдруг с решительным видом шагает к стене, примыкающей к дому, и наклоняется к углу.
Бытовка построена по остаточному принципу, из обрезков панелей самого разного размера и материала. Эта стена собрана из легких пластиковых кусков. Но ни Серому, ни Тимуру не пришло в голову, что часть из них держится без клея и даже двигается почти без шума. Один из таких и снимает Олеся. У Тимура и Серого вырывается вздох облегчения, когда за ним обнаруживается щель между кирпичной кладкой дома и стеной бытовки. Со двора ее не видно – он заложен кирпичом, а с другой стороны – такие же панели.
Олеся маленькая, юркая и с легкостью ящерицы просачивается в узкий лаз. Тимур наклоняется, чтобы поставить панель на место. Они встречаются взглядом, и Олеся вдруг тянется ему навстречу.
– Нашел время! – шипит Серый, когда Тимур углубляет поцелуй.
– Да-да… – выдыхает Тимур, отшатывается и ловко ставит панель на место. Глаза у него пьяные, совершенно шальные.
Шорох и шепот неизбежно привлекают внимание. Шаги на секунду останавливаются.
– Слышал?
– Ага. Это там!
Тимур не слышит и не шевелится, буравя стенку взглядом человека, чьи мечты только что сбылись. И этим выдает Олесю с потрохами. Серый едва успевает вздернуть Тимура за руку и развернуть к себе, когда дверь резко распахивается. Крючок с жалобным треском отрывается и печально виснет в петле.
– Так-так… Кто тут у нас? Мальчики-зайчики. Точнее, голубчики! – тянет бородатый мужик в военной спецовке. В руках у него огромный пистолет, а вид – как у грибника, набредшего на целую поляну боровиков.
Серый с Тимуром беспомощно переглядываются. Да, их застали вдвоем в закрытой бытовке. Но ведь это не причина считать их… Неужели не видно, что они по уши в земле, а в углу стоят грязные инструменты?
– Мы не… – пытается возразить Тимур, но мужик цокает языком и с улыбкой грозит пальцем.
– Разговорчики!
Темное дуло пистолета качается, приказывая выйти. Ребята подчиняются.
– Есть еще кто? – спрашивает он.
– Остальные в дом зашли, – тихо отвечает Серый.
– Ну, тогда и вы идите, – говорит мужик доброжелательно и тычет пистолетом в спину.
Серый вздрагивает и машинально цепляется за руку Тимура, отчего напарник бородатого – такой же бородатый, темный и тоже в спецовке – глумливо хохочет.
Они заходят в дом и в коридоре встречают еще одного бородача, на этот раз рыжей масти.
– Вот, голубчиков выцепил, в сарае миловались, – говорят за спиной Серого.
– Мы не миловались! – побагровев, вновь возражает Тимур, но на него смотрят, как на пустое место.
– Ясненько. Веди их в столовую, – отвечает рыжий уже знакомым прокуренным басом и презрительно сплевывает себе под ноги.
Прямо на вымытый пол. Мамой вымытый. У Серого непроизвольно сжимаются кулаки, но позади него человек с пистолетом, а рыжий держит автомат, поэтому возмущение приходится глотать и быть очень послушным.
Бородачи тем временем бесцеремонно заглядывают в шкафы на кухне. Один лезет в холодильник и, найдя плов с тушенкой, наворачивает его прямо из кастрюли, пристроив оружие на столешницу.
– Отставить! – рявкает рыжий.
– Да блин, ну будь ты человеком! – в сердцах бросает бородач с пловом. – Я без пайка уже вторые сутки!
– А нечего было охотиться в одиночку! – отбивает рыжий, но смягчается: – Ладно, жри.
Прапор, мама и Михась с Верочкой следят за ними из столовой, сидя за овальным столом чинно и очень напряженно – на них наставлен пистолет одного из бородачей. Прапор имеет такой вид, словно проглотил кол. Он и Михась держат руки на виду и едва шевелятся. Верочка испуганно прикрывает руками круглый живот и жмется к Михасю. Мама исподлобья следит за чужаками и едва уловимо выдыхает, когда Серый с Тимуром заходят в столовую.
Прапор замечает отсутствие Олеси, и градус его напряжения сразу подскакивает раза в два. Прежде чем он успевает открыть рот, Серый говорит:
– Всё нормально, Прапор, они нас не били, – и украдкой подмигивает.
– Не били, – повторяет Прапор и вздыхает, немного расслабившись.
Михась тоже улавливает намек и явно успевает сжать руку Верочки, чтобы она не ляпнула про Олесю. Ляпает мама:
– Почему они должны были вас бить? – и шарит взглядом, высматривая.
– Э-э… Понимаешь, мам… – мямлит Серый, не зная, как объяснить ситуацию.
В глазах Тимура вспыхивает огонек. Он шагает к Серому, словно забыв про бородачей, и обнимает его за плечи.
– Простите, теть Марин, – покаянно шепчет он. – Мы друг с другом… мы хотели признаться, но… Поймите, у нас же только вы и Верочка!
Серый едва успевает прикусить возмущенный возглас: «Что ты несешь? Ты же сам только что говорил, что мы не из этих!», напускает на себя виноватый вид.
Оказавшись под перекрестьем любопытных взглядов, мама моргает.
– Только я и Верочка? – переспрашивает она, еще раз обводит Тимура и Серого взглядом и, наконец, соображает. – Сережа, ты что?.. Вы?
– О как! – крякает другой мужик. – Тут не только жрачка, но еще и мелодрама есть!
Серый сжимается и виновато втягивает голову в плечи.
– Вы?.. Да как вы могли?!
Мама закатывает глаза, ахает, хватается за сердце и сползает со стула. Верочка вскрикивает.
– Мама! Мама, прости! – Серый ловит маму и рыдает. К его изумлению, плач получается легко – слезы льются огромные, прозрачные и очень убедительные.
– Воды! – тут же рявкает Прапор, бросаясь к маме, и требовательно смотрит на главного. – Там в холодильнике пузырек с лекарствами. Белая баночка из-под витаминов. Быстрее!
Рыжий, несколько растерявшись, послушно подает баночку и воду, предусмотрительно вручив автомат другому. Прапор скармливает маме витамин, та вздыхает, дрожит и жмурится – ни дать ни взять умирающий лебедь. Серый готов аплодировать ее актерскому таланту, хотя и не понимает, зачем она устроила такой спектакль.
