27
Я сидел, прислонившись спиной к стене пещеры, которая казалась теплой. На самом деле через бригандину, кольчугу и фуфайку я не мог почувствовать, какая она, но мне так казалось или хотелось, чтобы хоть что-то согревало. Снаружи выл ледяной ветер и звонко разбивались о камни холодные дождевые капли. И я, и, уверен, все мои соратники отлично понимали, что оставаться в пещере нельзя, что надо выходить и, борясь с ветром и дождем, карабкаться к вершине горы, а потом спускаться по противоположному склону, надеясь, что у подножия не встретят враги и не перебьют нас, промокших, замерзших и обессиленных. Если останемся, то завтра или, в крайнем случае, через два-три дня придется или славно погибнуть в неравном бою, или позорно сдаться. И то, и другое в мои планы не входило, и даже думать об этом не хотелось.
Пелайо со своей свитой в дальнем конце пещеры. Они даже умудрились развести костерок. Наверное, чтобы не страшно было сидеть в темноте. Судя по вони, жгут чью-то одежду или нашли клочья овечьей шерсти. Дым лениво тянется под сводом в сторону выхода из пещеры. Иногда в нее с гулом влетает порыв ветра, разгоняет дым во все стороны, и воины начинают кашлять и ругаться. Новоиспеченный астурский король что-то обсуждает со своими приближенными. Хоть и говорят тихо, но по яростной жестикуляции не трудно догадаться, что спорят. Подозреваю, что одни предлагают сдаться прямо сейчас, а другие — потерпеть до утра, чтобы не мокнуть под дождем.
Не нравится мне Пелайо. Не знаю, почему. Вот не нравится — и всё. Еще когда увидел его в Пилонье в первый раз, пожалел, что приперся в такую глухомань помогать мутному типу. Интуиция предупреждала меня, но я в который раз не послушал ее. Теперь придется выкарабкиваться из задницы, в которой оказался, благодаря этому королю.
Вскоре совет закончился, и все, сидевшие вокруг костерка, уже еле тлевшего, встали, прошли к центру пещеры, где было свободное место, потому что большинство, как и я, предпочли подпирать стены.
— Друзья мои! Братья по оружию! — хорошо поставленным голосом, видимо, изучал ораторское искусство, обратился Пелайо к воинам. — Если мы останемся здесь до утра, все погибнем. Поэтому мы решили пробиваться к дороге. Разделимся на два отряда. Это введет врагов в заблуждение и даст возможность прорваться хотя бы одному отряду. Понадеемся на милость божью!
Я сразу понял, что первый отряд должен будет отвлечь внимание арабов, а второй, в котором будет так называемый король со свитой, воспользуется этим. Мне никогда не нравилась роль подкидного дурака в чужой игре.
— Нас там ждет столько врагов, что не прорвется ни одни отряд, перебьют всех, — произнес я четко и громко.
— Да, есть вероятность, что удача улыбнется не многим, — как бы соглашаясь со мной, сказал Пелайо и спросил с издевкой: — А ты предлагаешь сдаться на милость врага?!
— Предлагаю ударить там, где нас не ждут, — возразил я. — На дороге уж точно находятся готовые к бою отряды. Выдвинутые вперед дозоры поднимут тревогу, и на каждого из нас навалится по десятку мавров. Зато в их лагере у подножия горы спят спокойно, уверенные, что мы туда не пойдем. Поэтому нам надо тихо вернуться по тому же пути, по которому добрались до пещеры, и напасть на вражеский лагерь. Трупы лошадей послужат нам дорожными указателями.
Сидевшие у стен воины загомонили, причем с каждым словом тон становился радостнее. Неожиданные и порой кажущиеся невыполнимыми планы почему-то очень легко внушают людям надежду.
Пелайо собирался возразить мне, но, как и положено опытному придворному интригану, уловил изменение настроения воинов и перехватил инициативу:
— Я тоже думал о таком варианте, но решил, что вам не понравится. Что ж, если вы не против, давайте рискнем — попробуем прорваться через долину.
Сидя в пещере и слушая вой ветра и звон дождевых струй, я радовался, что сейчас нахожусь не в море на паруснике. Выйдя наружу и промокнув за секунды, пришел к выводу, что в море было бы все-таки лучше, если конечно, судно не сносило бы к скалистому берегу. Холодные капли затекли под доспехи и мигом пропитали ватную фуфайку и шелковые рубаху и штаны. Холодный и, как ни странно, колючий ветер, какой бывает только в горах, следовал за ними, выдувая тепло. Минут через пять я задубел так, будто иду в двадцатиградусный мороз. И это притом что я все-таки привычный к холодному климату. Представляю, каково моим соратникам-южанам. Наверное, поэтому двигались мы быстро и молча. Разве что кто-нибудь, соскользнув, падал и съезжал по мокрому склону, тихо ругаясь. Впрочем, ругаться можно было и громко. Ветрюган надрывался, как хор чертей, заглушая любые звуки, даже звон оружия и доспехов при ударах о камни.
Я двигался удачно, без падений, пока не соскользнул по склону и пошел ниже остальных. Преодолев метров двадцать, налетел на лошадиный труп, уже затвердевший. Зацепившись за заднюю ногу, шмякнулся на переднюю часть туловища и рукой попал на голову, которая была мокрой. Мне почему-то показалось, что это все еще течет кровь. Потер ладонь и мокрую шерсть на лошадиной шее, наткнувшись на мокрый ремень уздечки. На всякий случай снял ее и засунул за пояс. Вдруг удастся прорваться к лошадям?! Ездить без седла — это запросто, а вот управлять без уздечки чужой лошадью трудно, даже если используешь кардео — мягкую веревку, перекинутую через шею. Для этого нужно взаимопонимание коня и всадника, которое нарабатывается не быстро. Кстати, большая часть амазигов (берберов) именно так и ездит, поэтому ценят своего коня.
Во вражеском лагере настолько были уверены в победе, что спокойно спали, даже караулы не выставили. Шатры стояли как попало вокруг самого большого. Он был из светлой материи, виден издали. К нему пошел Пелайо со своей свитой. Остальные разделились на группы по пять-семь человек, чтобы одновременно атаковать большее количество шатров. Ко мне прибились пять уцелевших лангобардов. Повел их к крайним шатрам. Кто его знает, что будет дальше, а оттуда быстрее доберемся до лошадей, которые должны пастись в долине. Дойти до выбранного мной не успели, потому что у кого-то не выдержали нервы или, что скорее, было произвольное понятие о дисциплине, и начал атаку. Сразу послышались крики на амазигском (берберском) языке. Если не ошибся, нас приняли за злых ночных духов.
— Рубите веревки! — показав на ближний и довольно большой шатер, приказал я и сам ударом сабли рассек одну.
Шатер осел, и мы начали рубить и колоть тех, кто пытался встать или шевелился под толстой просмоленной материей. Из-под нее раздавались стоны и проклятия на арабском языке. Тут я безошибочно понял, что нас приняли за шайтанов — злых духов, способных появляться в человеческом облике. Разделавшись за пару минут с этим шатром, перешли к соседнему, из которого уже выбирались воины с оружием, но без доспехов. В темноте под проливным доджем и при сильном, воющем ветре они не могли врубиться, что происходит, и умирали, почти не сопротивляясь. Да и какой смысл сражаться с шайтанами, которых невозможно победить?! Дальше мы убивали разбегавшихся, полуодетых врагов и, чтобы по ошибке не напасть на своего, орали «Иисус!» или, что чаще, «Дева Мария!». Почему-то в ситуациях эмоционального напряга богоматерь пользуется большим спросом, чем ее сын, как, впрочем, и обычные матери.
Не знаю, сколько человек я зарубил саблей. Бил всех, кто попадал под руку, и двигался в сторону долины. Надо было добраться до лошадей. Верхом у меня будет больше шансов удрать. Сделаю круг, заеду с обратной стороны к двум озерам, заберу Бамбера. Тогда и буду думать, что делать дальше.
Меня всегда поражало, как кони, коровы спокойно пасутся под проливным дождем. Наверное, при их толстой шкуре он не помеха, а у меня не получается. Вприкуску с дождем пища становится пресной. Я обязательно должен спрятаться в укрытие и там доесть. На приличного жеребца я вышел почти сразу. Чуть не прошел мимо, потому что был он вороной и как бы растворялся в ночной темноте. Почуяв меня, животное всхрапнуло испуганно. Видимо, от меня исходил запах крови, которой наверняка забрызган. Если бы передние ноги коня не были спутаны, скорее всего, удрал бы. Я ласково пошлепал его по шее, после чего надел уздечку и развязал путы. В захваченном лагере Пелайо сзывал воинов, чтобы вместе отбивать атаки вражеской пехоты, которая должна спуститься к нам на шум боя. Я повел коня туда.
