Мне было абсолютно наплевать, что обо мне подумают астуры. Уже понял, что оставаться в этих диких краях не собираюсь. Пусть сами скачут по горам и разбираются с арабами. Я знаю, что у них всё получится, правда, не так быстро, как им хотелось бы. Поскольку приближалась зима, можно было не опасаться нападения теплолюбивых кочевников. Им и в южных регионах Пиренейского полуострова холодновато в это время года, а уж в северные да еще в высокие горы, к которым непривычны, вряд ли полезут. И я посижу на берегу моря, где сильных морозов не бывает, до наступления весны, а там посмотрим.
29
Хихон — зачуханный городишко даже по нынешним меркам. Расположен на высоком скалистом полуострове, с двух сторон которого заливы с песчаными пляжами. Тот пляж, что западнее, служит портом, хотя и на восточном иногда разгружают галеры, вытянув их носом на берег. Защищен город каменными крепостными стенами без башен, кроме двух у главных ворот, и разной высоты: метров пять со стороны суши, метра четыре со стороны заливов и метра три с половиной со стороны открытого моря, причем во многих местах их роль выполняют обычные дома высотой в два-три этажа и с узкими окнами-бойницами. Такие окна и в других домах. Широких и уж, тем более, застекленных не было даже в доме градоначальника, где поселился я. Улицы узкие, только центральная на ширину двух арб, а во многие остальные даже одна арба не протиснется, только мул нагруженный сумеет, и раздолбанные. При римлянах дороги выровняли, сняв, где надо, верхний слой камня и забетонировав впадины, но готы на такую ерунду не заморачивались, разве что засыпали выбоины мелкой галькой. Судя по архитектуре некоторых домов, в Хихоне раньше жили карфагеняне. Наверное, здесь была их торговая фактория. Скорее всего, как и нынешние купцы, скупали у аборигенов овечью шерсть, шкуры, меха, вяленую и соленую рыбу. Кстати, здесь все еще производится финикийское, а позже карфагенское лакомство — вяленое филе тунца, которое благополучно доживет до двадцать первого века и будет, порезанное тонкими ломтиками, подаваться в пивных барах, как закуска с арабским названием мохама (вощеное).
Пелайо приказал мне заниматься не только охраной города, но и сбором налогов. Половину надо было отправлять ему, а остальное делить по паям между воинами гарнизона. Поскольку в отряде Пелайо ходили слухи, что он прикарманил значительную часть королевских сокровищ, вывезенных в горы, чтобы не достались арабам, я решил, что от половины налогов у астурийского царька личико треснет. Отсылал ему около четверти, вторую брал себе, а третью и четвертую раскидывал между своими подчиненными. Впрочем, делить по большому счету было нечего. Летом сюда купцы наведывались, сильно пополняя казну, и рыбаки оплачивали разрешение на промысловый лов, а зимой доход шел только с местного рынка. Но на винишко и закуску к нему набегало. Плюс горожане в добровольно-принудительном порядке выдавали нам мясо или в постные дни соленую рыбу, оливковое масло, бобы, муку.
Я быстро наладил круглосуточное несение службы у ворот и на крепостных стенах. Подавляющая часть моих подчиненных понятия не имела о дисциплине, поэтому пришлось их приучать по-хорошему и не очень. За моей спиной роптали, но подчинялись.
Мужской коллектив создается для доминирования, побед в чем угодно, вплоть до вышивания крестиком. Вход открыт для всех, но и выход тоже, поэтому надо постоянно доказывать право находиться в нем. Чтобы не забывали об этом, я проводил учения, как по обороне города, так и атаке в пешем и конном строю. К моему удивлению, почти ни у кого не было таких навыков. Напрочь позабыв наследие римлян, они привыкли рубиться в свалке. Никакой продуманной тактики, не говоря уже о стратегии. Главное ввязаться в драку, а там, куда кривая вывезет. В общем, я создал своим подчиненным условия, чтобы доказывали друг другу, что крутые перцы, имеющие право находиться в отряде. Не скажу, что были в восторге, но к тренировкам относились положительно. Как и положено профессиональным воинам, всё, что помогало победить, изучали добросовестно.
Зато в женский коллектив можно попасть, только пройдя конкурс типа расскажи стишок или станцуй, и выйти не легче, опять таки со стишком или танцем, только другой эмоциональной направленности. Потому что создается для совместных истерик и размазывания соплей по щекам, своим и чужим, даже во время вышивания крестиком, что требует предельной переплетенности в клубок и разглашения тайн только по большому секрету. Причиной для истерик и соплей всегда служат мужчины, частенько не догадывающиеся об этом. В нынешнюю эпоху воин — самый завидный жених, поэтому мои парни и стали причиной.
Поскольку нравы у аборигенов специфичные, первым делом каждому предложили жениться. Несколько человек согласились и потом пожалели. Оказалось, что в городе хватает вдов, на которых жениться можно, однако не обязательно. У астуров сохранились остатки матриархата. Имущество наследовала женщина и передавала дочерям. Невесту подбирала мать. Во время родов муж должен был лежать неподалеку и тоже корчиться от боли, а потом ухаживать за ребенком, пока мать добывает пропитание. Поэтому вдовы сами решали, с кем им жить и как.
Однажды во время прогулки по городу ко мне подошла беззубая старуха и сообщила, сильно шамкая:
— Господин, одна очень красивая дама хочет познакомиться с тобой.
Я уже знал, что у астуров слово красивая — синоним слова толстая, поэтому сказал:
— Сначала должен на нее посмотреть. У меня очень оригинальный вкус.
— Посмотришь. Почему не посмотреть?! — продолжила старуха. — В субботу она будет в храме. Там и покажу ее. Если, конечно, придешь. Говорят, ты не ходишь в храм и даже не христианин.
Вопрос религии сейчас стоял остро. До атеизма пока не додумались, а вот за причастность к другой вере могли запросто грохнуть. Мне проблемы были не нужны.
— Крещеный я, бабка, но не люблю толпу, толчею. Бог меня услышит и из моей комнаты, — произнес я
— Это хорошо, так и передам ей! — похвалила старуха. — А то она сомневалась, стоит ли связываться? Вдруг ты маврской веры?
В субботу я пришел на утреннюю службу в храм. Меня сразу, без требований с моей стороны, пропустили в первый ряд. Я ведь главный в городе, поэтому обязан быть на самом видном месте. Заутреню служил довольно молодой и слишком упитанный священник. Я еще подумал, что у него проблемы с обменом веществ или брюшная водянка. Священник зачитал довольно большой отрывок из библии. Я не сильно вслушивался, думал о своем, но заметил, что чаще всего употребляется фраза «Не бойся». Прямо, как девиз на российских зонах «Не верь, не бойся, не проси». Крестились все пока слева направо, а не справа налево, как будут их предки-католики.
На выходе из храма ко мне приблизилась та самая старуха и прошамкала:
— Видишь ту красавицу, что стоит у стены?
По астурийским меркам это была далеко не красавица, а всего лишь крепко сложенная женщина выше среднего роста. У нее были густые черные волосы, выпирающие волнистой пеной из-под черного платка, черные глаза и довольно миловидная мордашка. На вид лет двадцать. По местным меркам не молодая, потому что замуж астурки выходят в тринадцать-четырнадцать. Значит, во второй раз может выйти замуж только за вдовца. Или просто сожительствовать с тем, кто ей нравится.
— Вижу, — ответил я и согласился, почти не соврав: — Действительно, красавица!
— Как начнет темнеть, отведу тебя к ней, — сказала старуха.
Ей даже в голову не приходило, что смогу отвергнуть предложение. Мужчины сейчас не отказываются. Это будет отличительной чертой и их потомков-испанцев, которые, как мне рассказала в двадцать первом веке одна каталонка, всегда соглашаются, а потом сачкуют. Впрочем, каталонцы не считают себя испанцами и отзываются о последних пренебрежительно.
Всегда настораживало, когда красивая женщина начинала домогаться меня. На этот раз тоже появилось подозрение, что выбрали меня не случайно. Может, арабы проплатили устранение, а может, Пелайо, а может, меня косит мания преследования на почве мании величия. На всякий случай я надел поверх туники тонкую кольчугу и захватил с собой саблю и кинжал. Если что, скажу, что опасался бандитов, хотя в таких маленьких городах можно спокойно ходить ночью по улицам. Все знают друг друга, поэтому быстро вычислят, кто грабит, и скинут с высокой скалы вниз головой и со связанными руками — именно так астуры казнят преступников.
