считает нас угрозой, за которой нужно пристально наблюдать. Если бы вампиры не служили Обществу финансовой опорой, не приходится сомневаться, что их бы активно преследовали за союз с нами.
– Бетти сказала, что соберет Гвардию, – вспоминаю я. – Думаешь, из них еще хоть кто-то остался? Война ведь давно закончилась. И вы проиграли.
– Мы с Фараоном слишком надолго исчезли, а Нотт лишился Меридиан, – говорит Роз. – Неудивительно, что лиманцзичи победили. Но сейчас на кону слишком многое, и Гвардия не сможет не прислушаться, если прозвучит призыв к оружию. Сегодня мы получим отчет и хотя бы будем знать, с чего начать.
– Начать войну заново. – Удивляться нет смысла, точно не после того, как Адам уничтожил Хронос, и после всего, что я узнала за последние пару дней. Но я все равно чувствую, как от страха по коже бегут мурашки. Я была слишком юна, чтобы постичь суть прошлой войны, но, если Роз решил сыграть в телохранителя, избежать новой я никак не смогу. – Бетти назвала тебя спасителем Общества. Это правда?
– Я самый сильный из Кошмаров, – говорит Роз, и в его голосе не слышится ни капли гордости. – Я ценен для Общества в той же мере, что и опасен. Именно из-за моей силы Фараон и усыпил меня.
– Звучит нелогично.
– Мы дети Геи, а Гея умирает, – отвечает Роз. – Она чувствует, как вокруг нее гибнут измерения, а они чувствуют, как слабеет она. У богов нет особых причин задерживаться в разрушенных мирах, но нет и способов отправиться сюда, на более процветающие земли. Во всяком случае, не было, пока не родились Кошмары. Мы живые частицы Геи и потому тоже связаны с Перстами. Чем мы сильнее, тем больше наша мощь воздействует на Гею и тем выше вероятность, что мы перейдем не туда. Боги ждут, пока мы пересечем грань миров, надеясь последовать за нами обратно сюда.
– Фалькор назвал тебя возлюбленным чадом богов, – говорю я.
– Я знаю богов поименно, – говорит Роз. – Мне знакомы их лица, их земли. Знакомо чувство, как они душат меня, когда я не успеваю убежать от их вездесущих рук. Нивелировать эту связь я могу, только если Фараон усыпит меня. Когда я сплю, я не вижу снов, и потому они не могут меня найти.
Настает мой черед тереть глаза, потому что это уже почти что слишком. Дети Геи, девять миров, угроза вторжения чужеземных богов? Я дорого бы дала, чтобы сейчас выпить, но «Сглаз» остался на другом конце страны, да и все бутылки там полопались от черного огня Фараона. Мне снова вспоминаются семеро сгоревших посетителей. К горлу подступает желчь, и я насильно выбрасываю эту картину из головы.
– Выходит, Фараон усыпил тебя, потому что боги через тебя пытались захватить Гею, а потом забыл разбудить? И война вот так легко закончилась?
– Нет, – очень тихо говорит Роз. – Фараон никогда не усыпляет меня дольше чем на день, а значит, Нотт не стал медлить, прежде чем вмешаться. Он посмел тронуть то, что принадлежит мне одному, и ответит за это. Я разорву его на части, и тебе будет приятно полюбоваться на то, что от него останется.
– Да уж, вот тебе и «господин».
– Господин есть у каждого Кошмара, – объясняет Роз. – У Кошмаров не так много правил, но все они нерушимы и крайне важны для того, чтобы мы остались в живых и сохранили рассудок. Второе правило зовется «правилом одного»: каждый Кошмар должен найти и спасти как минимум одного своего собрата. Нотт исполнил свой долг и защищал меня, пока мы не нашли Фараона. Это дает ему над нами уникальную власть и влияние на нашу связь, но, когда я найду твоего Кошмара, этой власти Нотт лишится. Ты ключ к моей свободе и, вероятно, причина тому, что Нотт вообще до сих пор представляет для нас проблему. Он должен был умереть вместе с Меридиан.
Я не ревную. Нет. Не ревную.
– Кто такая эта Меридиан?
– Она была Сном Нотта, – говорит Роз. – И мы снова возвращаемся к твоим проступкам. Первое правило Кошмаров очень простое: на каждого Кошмара приходится по одному Сну и наоборот, мы друг для друга единственны и неповторимы. Даже если наши силы порой перекрывают друг друга, на всем белом свете есть лишь одно противоядие против нашего личного яда. Однако твои узы с нами обоими оказались достаточно крепки, чтобы ты смогла разбудить меня и сохранить жизнь Нотту без Меридиан. Но ты не можешь и не должна заявлять права ни на кого из нас.
– Это не будет проблемой.
– Это уже проблема, – настаивает Роз. – Имена закрепляют нашу связь. На моей шее надет ошейник Фараона, но ты, дав мне имя, попыталась нацепить на меня еще и свой. Фараон – ключ к моему выживанию. К моему рассудку. Каждый раз, когда он делает вдох, мой мир замирает и оживает вновь, а ты посмела оспорить его права. Ему стоило убить тебя, чтобы защитить меня.
Мысль о том, что простая барменша могла стать угрозой одному из Кошмаров Общества, подлинному сыну Геи, одновременно восхищает и смешит меня.
– Он пытался, – напоминаю я. – Бетти его остановила, а потом заявились Хранители и попытались его покромсать.
От напоминания о том, что Хранители ранили Фараона, в лице Роза проступает гнев. Он играет желваками, явно сдерживая злобу.
– Я без колебаний поступил бы так же, если не хуже, если бы кто-то подверг угрозе мою связь с Фараоном. Однажды ты это еще поймешь, но до тех пор ты должна запомнить, что черту переступать нельзя. Поскольку ты Сон, склонность давать имена близким людям заложена в твоей природе, но я тебе не принадлежу, поэтому ты не можешь ни управлять мной, ни призывать к действию.
– Значит, я должна звать тебя Сульфуром? – уточняю я. – Имя отвратное, если что.
– Мы с Фараоном вместе составляем сущность Сульфура, – говорит Роз. – Вне кругов Снов и Кошмаров наши личные имена малоизвестны, и редко кто осмеливается произнести их вслух, поскольку это слишком интимное обращение. С большинством Кошмаров все обстоит именно так. Нотт с Меридиан были исключением, потому что Меридиан считала, что имена могут неким образом помочь расположить к нам людей. На войне они хотели стать послами нашего вида. Имя «Глубина» никому ни о чем не говорило, но вот «Нотт», вероятно, мог стать тем, кто поведет за собой войско.
– Надо срочно доверить кому-нибудь другому придумывать для вас имена, – заявляю я. – И то и другое – жуть.
– Наши имена отражают суть наших сил, – говорит Роз.
– Сульфур, – с некоторым сомнением говорю я, а затем вспоминаю черное пламя, которое Фараон наслал на нас в «Сглазе». Я глубоко вдыхаю и сдерживаю воспоминание чистым усилием воли. – Стой. Выходит, это ты назвал
