капельку боли, чтобы он сделал для нее все, чего она захочет. А если к боли добавить удовольствия… Ведьма знала, куда нужно надавить, что затронуть в простом и бесхитростном мужском теле, чтобы похоть и желание затмили инстинкт самосохранения. Чтобы заставить боготворить ее, поклоняться ей, стелиться перед ней, лишь бы она не останавливалась…
Ведьма представила себе это и застонала, стискивая бедра. Это было бы так сладко… Но еще слаще убить медленно, неторопливо, изощренно, смакуя каждый хруст выкручиваемых суставов, треск ломающихся костей, нестерпимое мучение от перемешивающихся органов и лопающихся от давления вен. Дать выход текущей внутри мерзости, накормить ее, чтобы она вернулась сытая и довольная и ублажила свою хозяйку, довела до исступления, до крика, до потери сознания. От этой мысли внизу приятно заныло, участилось возбужденное дыхание.
Ведьма уронила колдуна на колени. Провела по изуродованной щеке ладонью, заглянула в круглые от животного ужаса глаза и впилась в губы, выталкивая голодную мерзость ему в рот.
Как он нашел в себе силы оттолкнуть ее, ведьма так и не поняла. Просто вдруг оказалась на земле, истерично завизжав на всю улицу. Гирт ван Блед согнулся пополам, захаркал, раздирая себе глотку, вызывая мучительную обильную рвоту.
— Re… — просипел он. — Respo… respondendum! — выдавил он наконец и исчез.
Ведьма саданула кулаком по земле, подскочила на ноги и бросилась к тому месту, где только что харкала и блевала ее игрушка. Хрипя и сотрясаясь от переполняющего бешенства, она закрутилась на месте, как будто ван Блед мог спрятаться где-то неподалеку, позорно заползти под камень, но его нигде, естественно, не было. Ведьма яростно завыла обезумевшей голодной хищницей, упустившей добычу.
И вдруг услышала ругань.
Ведьма резко обернулась.
Пришедший в себя Эндерн поднимался с колен.
Ведьма плотоядно ухмыльнулась. Этого она не упустит. С этим можно никуда не торопиться. Воплотить все свои фантазии.
Да, хозяйка… прошелестел мерзкий скользкий голос. Мы с ним хорошо развлечемся, хозяйка.
Ведьма облизнула кончиком языка губы. Шагнула к Эндерну.
— Оооо, нет, — протянул оборотень, выхватив из-за пояса пистолет и попятившись. — Даже, сука, не думай!
А потом, нашептывала мерзость , найдем другого. Та, скучная и жадная, испытывает к нему странную тягу, непонятное влечение, нелепые чувства. С ним будет еще веселее, хозяйка!
Ведьма сделала еще один шаг. Эндерн взвел курок, целясь в нее из пистолета.
— Стой на месте, Графиня!
Она в нашей власти, хозяйка. Мы заставим ее смотреть, чувствовать. Это будет ей наказанием за то, что она нас не любит, не кормит…
Ведьма замерла. Улыбка медленно сползла с рассеченного черными трещинами лица. Где-то в глубине опутанного липкой и вязкой черной мерзостью рассудка раздался отчаянный вопль рвущейся на поверхность Жозефины.
Чародейка перехватила левую руку не ожидавшей, растерявшейся и обидевшейся ведьмы, прижала к груди и метнулась к ближайшему дому. Приложила ладонь с пульсирующими чернотой венами к стене, надавила.
Грохот и треск вспарываемой известки и обваливающейся кирпичной кладки заглушили пронзительный женский крик.
* * *
Когда все стихло, Эндерн несмело отнял руки от лица, закашлял, отплевываясь и отмахиваясь от пыли, взлохматил припорошенные ей волосы и, щуря желтые глаза, взглянул на стену, у которой, обнимая себя за плечи и покачиваясь из стороны в сторону, сидела на корточках Графиня. Эндерн озадаченно присвистнул. В том месте, где чародейка коснулась стены рукой, зияла внушительная дыра, от которой во все стороны и до самой крыши тянулся замысловатый узор трещин, обнаживших известняк и кирпич.
Оборотень кашлянул и приблизился к чародейке справа, держа пистолет в руке. На всякий случай.
Эндерн встал рядом с Жозефиной, пристально взглянул на ее левую кисть. Вымазанную в грязи и пыли, но нормальную. Затем щелкнул курком, ставя его на предохранительный взвод, и заткнул пистолет за пояс, а потом, немного подумав, положил руку на плечо чародейки. Та испуганно вздрогнула, дернулась в сторону, но лишь ссутулила плечи и всхлипнула.
— Вставай, — сказал Эндерн.
— Ярвис, я…
— Вставай, — он настойчиво протянул ей руку.
Жозефина всхлипнула, но послушно вложила ладошку в мозолистую и грубую ладонь Эндерна. Чумазое лицо она старательно прятала, однако полиморф все-таки увидел на щеке дорожку от слез.
Он обнял чародейку за плечи, осмотрелся по сторонам и повел от этого места. Ноги она переставляла с трудом.
— Сука! — проворчал Эндерн, разгоняя тяжелое молчание. — Нож, падла, увел!
— Тоже мне потеря, — кисло проговорила Жозефина, шмыгая носом. — Я за две ночи платье угробила и жакет. Ты хоть представляешь, сколько они стоят?
Оборотень криво ухмыльнулся.
— Ты мне лучше скажи, это че за хер приперся?
— Мой бывший, — всхлипнула чародейка, бескультурно утирая нос ладонью.
— Тха! А че, все твои бывшие хотят тебя замочить?
— Да. Если их не замочила я.
— Хорошая ты баба, Графиня, вот только трахать тебя себе дороже.
Они пошли дальше.
— Кажется, у нас проблемы, — зябко поежилась чародейка.
— Тха! А когда их, сука, у вас не было?
— Мой любовничек удрал через талисман возврата.
— И че? — полиморф остановился, подул на макушку чародейки, достал из спутавшихся волос кусочек известки.
— Подумай, Ярвис. Дам подсказку: как ты получил свой?
Эндерн заглянул в ее покрасневшие глаза.
— Это не значит ровным счетом нихрена.
— Это значит очень многое, — возразила Жозефина. — Талисманов возврата осталось всего двенадцать штук и все они хранятся в главном хранилище Ложи, доступ к которому есть только у трех магистров. Один из этих талисманов у тебя.
Эндерн выудил из-под рубашки медную бляшку, внимательно присмотрелся к гравировке.
— Тха, — усмехнулся он. — Значит, твой сыроед обосрется от счастья.
— Где он?
— В сухом и надежном месте. Сама-то как думаешь?
— Почему ты вернулся? Я же велела…
— Да потому, — раздраженно перебил оборотень, — что в моей сраной жизни вон как: с одной стороны ты, с другой — он, а я — посередине. И ежели один из вас копыта отбросит, другой меня с говном сожрет. Оно мне надо?
Жозефина ничего не ответила, только крепче его обняла.
Спустя несколько дней по Шамситу разошлась весть об исчезновении известного купца Карима ар Курзана шайех-Малика. Первыми забили тревогу его поставщики, затем мелкие лавочники и бакалейщики с Сухак-Фахия, основные партнеры конторы братьев ар Курзан в Шамсите, а уж после и его знакомые. Карим ар Курзан, хоть и не обладал репутацией праведного саабинна, блюдущего законы Альджара, но пропадать надолго привычки не имел. Срочно организовали поиски, к которым подключили даже мукарибов: в конце концов, специи «Тава-Байят» покупали не только в лавках и на базарах Шамсита, они поставлялись и к столу чиновников, и шамситских богачей, и даже мавту-мукариб, начальник всего корпуса мукарибской гвардии ими не брезговал.
Поиски, к сожалению, не увенчались успехом. Все, что удалось выяснить властям, — сайиде ар Курзана в последний раз видели в кальянной на Дакун-Шари, где тот часто проводил время. Владелец «Альмут-Касар» признался, что сайиде провел у него вечер, как и обычно, а потом ушел посреди ночи с двумя молодыми гани. При этом ар Кавад не назвал ни их имен, ни даже примерно не описал их. Хотя в его заведение пускали лишь хорошо знакомых владельцу и проверенных представителей золотой молодежи и шамситской элиты, способных без раздумий оплачивать кусачие цены. Если бы за ар Кавадом не стояли серьезные люди, кальянщик наверняка оказался бы в городской темнице, где его допросили бы более настойчиво. Но такие люди имелись, поэтому поиски быстро свернули, а о пропавшем Кариме ар Курзане все бы позабыли.
Если бы вдруг не нашли его разложившийся труп в подвале заброшенного дома в полуобжитом квартале на окраине Шамсита. Его обнаружила пара нищих, искавших себе ночлег. Они и доложили городской страже, испугавшись, что за явно благородного и богатого покойника на нищих и бродяг откроют настоящую охоту власти и мстительные родственники. Страх, впрочем, иррациональный, поскольку в подобных тихих, заброшенных районах Шамсита постоянно находили купцов и мелких чиновников, перешедших дорогу местным бандам.
Но, так или иначе, Карима ар Курзана опознали по фамильной джамбии. Неподалеку от места убийства нашлись и следы борьбы, очень похожие на те, что обнаружили ранее, когда кто-то убил ученого ла-арди из Бай-ат
