Как и следовало ожидать, жутко робевшие перед юными девицами господа курсанты перед тем, как войти в здание гимназии, успокоили нервы глотком-другим горячительного. Кира с парнями не пила, ей-то чего робеть? Одетая, как мальчик, она все равно оставалась девушкой со всеми вытекающими из этого обстоятельства следствиями. Но, с другой стороны, одним из следствий ее принадлежности к женскому полу было то, что ей не с кем было не то что пофлиртовать, но даже станцевать вальс или мазурку. Вот они с горя и выпили втроем, с Ольгой и Клавдией, граммов триста-четыреста коньяка. Кто же знал, что их «с такой малости» развезет?
От выпитого у Киры резко поднялось настроение и разом отказали практически все тормоза. И все-таки некоторые константы остались неизменными. Она без стеснения танцевала с другими курсантами и кое с кем из школьных учителей, но оставалась при этом девушкой, даже если была в брюках, а не в платье. И в целом «не выходила из берегов». А вот безбашенная Ольга резвилась как дитя. Но дитя отнюдь не невинное, а испорченное от и до. Скавронская, у которой тоже отказали от «коньячных паров» последние тормоза, а у нее их и так, если честно, было немного, щупала гимназисток, бесстыдно залезая девушкам под юбки, целовалась с ними взасос, а потом нашла одну девицу «с наклонностями» и громко любилась с ней в дамской комнате. К счастью, скандал тогда удалось замять, поскольку физически честь гимназистки не пострадала, но Кира, видевшая действо краем глаза, заинтересовалась процессом и в следующую увольнительную позволила Ольге подбить себя на грех.
Растление Киры состоялось в шикарном номере гостиницы «Савой» под шампанское и патефон. Сначала было просто весело и немного любопытно. Потом алкоголь ударил в голову, а потом, сменив пластинку, Ольга – разумеется, по взаимному согласию – перешла к делу. И вот под оркестр Глена Миллера Кира позволила Скавронской сначала себя раздеть, а потом «любить нежно и со значением». Она и сама попробовала повторить некоторые движения и действия подруги, но, в конце концов, пришла к выводу, что это не ее, и больше однополой любовью никогда не занималась. Что поделаешь, действительно не ее!
Глава 7
Обед прошел кое-как – слишком уж Кира была взвинчена, – а жаль. Когда еще придется оказаться в таком месте, как ресторан «Метрополь» – с ударением на втором слоге – в отеле «Эксельсиор»! Кира предполагала, что нескоро, если когда-нибудь вообще. Слишком дорого. Слишком пафосно. Слишком далеко от мира, в котором живет и служит штабс-капитан Амелина. И дело не в том, что Яков – удельный князь и член императорской фамилии, а она происходит из семьи разночинцев, да еще и староверов. Как раз тет-а-тет со Львовым, который Курбский, она чувствовала себя легко и непринужденно, не ощущая дистанции, ни о чем постороннем не задумываясь и не погружаясь в пучину само-копаний и прочих рефлексий.
Но здесь и сейчас, разделив обед с сенатором князем Дашковым и его супругой Ольгой, Кира чувствовала себя чужой. Яков был здесь на месте, а она – нет. И понимание этого заставляло Киру нервничать. Она не стеснялась и не робела, – с чего бы вдруг! – не испытывала чувства неловкости, но ей было здесь некомфортно, и даже присутствие Якова не могло исправить положения. Поэтому даже то, что могло и должно было доставить ей удовольствие, Кира воспринимала, что называется, одним лишь умом, но никак не сердцем.
Нельзя сказать, что она не могла оценить антураж и интерьер. Могла и оценила. Во всяком случае, ей хватило для этого и образования, и воспитания. Да и со вкусом у нее все в порядке. Обед проходил в большом залитом ярким электрическим светом зале – сплошной мрамор, хрусталь, зеркала и бронза – за столом, накрытым для полубогов. Накрахмаленная льняная скатерть с золотым узором, столовое серебро, хрусталь и фарфор. Все идеально и по высшему разряду. И это то, что увидела Кира и о чем она подумала. Интеллектуальная оценка – не больше, но и не меньше.
То же самое можно сказать и о самом обеде, то есть о тех блюдах, которые им подавали вышколенные до полной потери индивидуальности официанты, и о тех винах, которые рекомендовал к выбранным блюдам безукоризненно вежливый, но не теряющий собственного достоинства сомелье. Несмотря на тяготы военного времени, продукты и блюда, из них приготовленные, могли удовлетворить любой самый изысканный вкус. Кира, конечно, не являлась записным гурманом, но кое-что в жизни пробовала и она. Ездила с родителями в Швейцарию и Францию, бывала в Греции, где ей пришлось не только жить, но и воевать, служила в Синьцзяне и Туркестане, воевала в Сербии и Словакии. В общем, приобщилась тут и там к блюдам местной кухни, обедала в простых харчевнях, где, к слову сказать, подавали иногда совершенно выдающиеся блюда, и в хороших, а временами и дорогих ресторанах в Стокгольме и Варшаве, в Урумджи и в Хабаровске, и много где еще. Так что ей было с чем сравнивать, но удовольствие, полученное ею от яств и вин, тоже было скорее рассудочным, чем эмоциональным. Не то место, не та компания – все не то. Да и разговор за столом оставлял желать лучшего. Ходили вокруг да около, выписывали кренделя, не произнеся за все время ни единого слова в простоте. И лишь в самом конце, когда подали кофе и десерт, БывшаяСкавронская задала вопрос, который тенью отца Гамлета все время маячил где-то там, на периферии зрения. В подразумеваемом подтексте и в широком, хорошо знакомом всем присутствующим контексте обсуждаемых между делом тем.
– Так ты все это время не прекращала летать? – спросила наконец Ольга о том, что, по-видимому, интересовало ее больше всего.
– Да, – подтвердила Кира, не собиравшаяся делать из этого секрет. – Как закончила училище и до сего дня.
– На истребителях?
– Да! – Ну, что же делать, если все так и обстояло в действительности?
– Хотели, правда, пересадить на транспортные самолеты, – внесла поправку через мгновение: – Дважды. Но ты же меня знаешь, Оленька. Уперлась и ни в какую. В конце концов, командование отчаялось и оставило меня в покое.
Если упрощать, то все так и случилось. Кира не солгала ни единым словом, хотя ее история была куда сложнее той версии, которую она была готова озвучить и озвучила за этим столом. Вернее, историй было две, и обе из разряда «весьма жизненных».
В первый раз отлучить Киру от истребителя попробовал начштаба запасного авиационного полка Куделькин. Несмотря на легкомысленную фамилию, Федор Аполлинарьевич был крупным, не лишенным обаяния мужчиной в самом расцвете лет. В Отдельную дальневосточную армию подполковник Куделькин прибыл из Хазарии, где и оставил – до новых распоряжений – свою семью, жену и троих детей. Вот с этого, собственно, все и началось. Начштаба прибыл на место, принял дела у своего предшественника и с удивлением обнаружил в полку подпоручика Амелину. Девушка она была симпатичная, если не сказать большего, и к тому же молодая. Как минимум лет на двадцать моложе жены подполковника, да еще и не рожала. Вот Федор Аполлинарьевич и вознамерился подложить Киру под себя. Не первый и, увы, не последний, но совершенно определенно единственный за все годы ее службы патентованный хам. Другого такого подлеца Кира не встречала потом нигде. Разные попадались, но Куделькина превзойти не смог больше никто.
Что ж, подполковник решил, что Кира легкая добыча, а она послала его далеко и нецензурно. Он намека не понял и попробовал применить силу, но не тут-то было. Нашла, что называется, коса на камень. Он порвал на Кире тужурку, она сломала ему нос и безропотно села на «губу». На этом закончился первый раунд, но неугомонный начштаба решил попытку повторить. На этот раз Кира от него просто убежала, выбив плечом оконную раму и спрыгнув на землю со второго этажа. На этом можно было бы и разойтись – во всяком случае, любой другой на его месте уже сообразил бы, что дело дрянь и продолжать попытки не стоит, но Куделькин ничего понимать не желал. Когда Кира поняла, что он будет донимать ее приставаниями до тех пор, пока она сама под него не ляжет, она осатанела.
