— Так что ради чистоты твоих рук мы должны всю оставшуюся жизнь носить звериные шкуры? — прошипела пантера. — Ведь мы такие же люди, как и ты! Неужели ты этого не понял?
— Почему бы вам не найти кого-нибудь другого? — спросил Дзигоро, чувствуя мучительную вину перед этими несчастными созданиями.
— В тебе есть Сила, — отозвался крысеныш. — Когда человек, владеющий Силой, проливает кровь, сдвигаются мировые колеса, и все становится возможным.
— Кто вам наплел такую чушь? — возмутился Дзигоро. — Мир не нужно переворачивать, он устроен правильно и мудро. Это у того, кто думает иначе, мозги расположены вверх дном!
Питон метнулся к камелийцу и приблизил к его лицу сморщенную обезьянью морду. Глаза его горели диким огнем.
— Мы тоже часть мира, человек. Не находишь ли ты, что я устроен правильно и мудро?
— Нет, — признал Дзигоро, — но в этом виноват не тот, кто хранит Равновесие, а тот, кто его нарушил.
— И ты позволишь нам остаться такими? Умоешь руки и скажешь: «Мне жаль, но я в этом не виноват. Идите и спросите с виноватого»?! — осведомилась пантера. — Я только храню равновесие. Разбирайтесь сами. Очень удобная позиция. А тебе не кажется, мудрец, что это позиция труса?
Дзигоро опустил голову.
Он чувствовал свою правоту и знал, что ни в чем не провинился ни перед Ранхаоддой, ни перед другими Светлыми Богами. Он жил так, как заповедовал ему Учитель, и считал это правильным.
Но и в словах большой кошки была своя правда.
— Мне не разрешить этой загадки, — смиренно признался Дзигоро. — Убить вас я не могу. Вскоре я отправляюсь в путь, в княжество Траориин, что на юго-востоке Камелии. Там живет мой Учитель, и он — мудрейший из людей. Если хотите, я возьму вас с собой.
— Мне не дойти, — тихо отозвался питон, — я — неудачный зверь. Я не могу есть и живу лишь потому, что бедный питон был сыт тогда, когда его настигла смерть. Но этого запаса не хватит на дорогу до Камелии…
Пантера холодно сощурилась.
— Ты все время стараешься уйти от ответственности. Спихнуть ее то на лемурийца, который нарушил любимое тобой Равновесие, то на Учителя, который достаточно мудр, чтобы вынести это бремя. Но ты немножко опоздал, человек.
— Что ты хочешь сказать, создание? — встревожился Дзигоро.
Пантера замерла, словно прислушиваясь к чему-то.
И камелиец почувствовал, как ветер сорвался с горных вершин, неся с собой что-то неотвратимое и непонятное. Шум невысокой травы заглушил на миг все живые голоса природы. Голос пантеры прозвучал как приговор:
— Твой порог уже осквернен, — произнесла она медленно, с некоторой торжественностью, — на твоем пороге пролита кровь… Двери открыты, человек, и тебе придется в них войти…
— Ты был хранителем Равновесия, но Равновесия больше нет, — добавил крысеныш.
— Тебе больше нечего хранить, — вставил питон с головой обезьяны.
— Тебе придется выбрать и принять ответственность за свой выбор, — произнесла пантера. — Это случится очень скоро. Мы подождем. У нас еще есть время. Немного, но есть.
С этими словами большая кошка отступила, давая проход, и длинным грациозным прыжком метнулась в заросли кустарника. С едва слышным шорохом исчез питон. Дзигоро взглянул на плоский камень. Крысеныша не было. Кошмарные звери и еще более кошмарный разговор словно привиделись ему.
Дзигоро пожал плечами и неожиданно вспомнил слова пантеры: «Твой порог уже осквернен. На нем пролита кровь».
Камелиец заторопился, перепрыгивая с камня на камень и поглядывая на солнце, клонившееся к западу.
* * *
У входа в пещеру камелийца ждал пес. Морда его и огромные клыки были в крови, а серые глаза — сытыми и довольными.
— Что же ты наделал? — растерянно спросил Дзигоро, без сил опускаясь на землю.
Кулл-пес взглянул на него, не понимая, что, собственно, произошло. Он отлично поужинал, хотя поймать такого зверя в его новом теле было очень трудно. Но он справился и был горд. Дзигоро вздохнул и почесал бедного, ни в чем не виноватого пса за ушами. Второй удар Призрачной Башни достиг цели. В этом не было никаких сомнений.
Камелиец встал, перешагнул порог, вытащил несколько свитков и бережно уложил в заплечную кошелку, спутницу дородного мудреца, познавшего, по преданию, Вечный Покой и Умиротворенность.
Больше у Дзигоро ничего не было. Он перешагнул через порог и кивком головы пригласил пса следовать за ним. Уходя от пещеры, камелиец не оглянулся назад. Она больше не была ему домом. Пантера была права: час настал, и бежать от него было все равно что бежать от собственной судьбы — бесполезно и недостойно.
* * *
Летний жаркий день клонился к вечеру. Маленькие курчавые облачка плыли высоко над землей, словно стайка волшебных серебристых рыбок — казалось, они погружаются в самые глубины этой безмятежной, чистой лазури.
Путникам на третий день пути не пристало вроде бы любоваться красотами природы, тем более что желтые пески, текущие под ногами, да синее небо, упиравшееся своим краем в линию горизонта, — вот и все разнообразие. Дорогу оживляла лишь смена закатов да восходов и чахлые оазисы, попадавшиеся по пути так часто, как оброненные тугие кошели с деньгами.
Оба путешественника, покрытые с ног до головы пылью и потому одинаково серые, представляли удивительную пару: худая, легкая фигура человека, идущего по пустыне, как по нахоженной тропе, почти не проваливаясь и легко, словно играючи, оставляя за спиной тяжелые лиги, и огромное, мощное тело собаки — тяжело вздымающиеся бока, с судорожным всхлипом втягивающие воздух, язык, уже даже не мокрый, а только чуть-чуть влажный, не помещаясь в пасти свесился набок, почти доставая до земли, когда пес опускал голову. Держать ее больше не было сил. Услышав негромкий голос человека, пес нехотя шевельнул ушами, пытаясь сообразить, что еще от него нужно Дзигоро. Он и так сделал все, что мог, и не его вина, что такой большой собаке нужно намного больше воды, чем такому маленькому человеку…
— …оазис, — разобрал Кулл, — мы в дневном переходе от Гайбары, значит, скоро должен быть. Жаль, конечно, что ты не верблюд или, скажем, не варан, не было бы с тобой таких хлопот. Но ты не унывай, мы и так не пропадем.
Кулл еще раздумывал, что он должен чувствовать — обиду или благодарность, когда чуткие ноздри его уловили слабый запах мокрого дерева, и этот волшебный запах оказался подобен эликсиру жизни. Пес воспрянул, черный влажный нос заходил, определяя направление, и, подчиняясь этому удивительному, сладкому запаху, Кулл тяжело затрусил вперед, даже не заметив, как обогнал Дзигоро.
С огромного песчаного бархана, на который он взбирался, как ни на одну крепостную стену, почти не надеясь добраться до верха, пес увидел чарующую взор картину — в низинке, на расстоянии полета стрелы, торчали из земли несколько бурых, чахлых деревьев, почти неотличимых цветом от окружающих песков. И оттуда, оттуда пахло волшебно, пахло водой! К чудесному запаху примешивался еще один, не такой приятный, но Кулл, измученный пустыней, не обратил на него внимания, решив разобраться с ним попозже, когда утолит жажду, и с вершины бархана съехал в оазис почти на брюхе. В маленькое озерцо с прозрачной водой, где серо-бурые акации поили свои белесые корни, он влетел с разбегу, подняв фонтаны брызг и взбаламутив воду не хуже, чем целый караван истомившихся от жажды верблюдов. Вода, только что стеклянно-прозрачная, в один миг превратилась в мутную коричневую жижу, но счастливый пес этого не замечал. Он пил, рискуя лопнуть, то жадно лакая воду по-собачьи, то, от нетерпения втягивая ее ртом, захлебывался почти по-человечески.
