Неподалеку Кулл углядел торопливо сброшенные на землю седельные сумки и направился туда, решив, что неплохо бы их обследовать на предмет еды. В сумках оказалось сушеное мясо и хлеб, запеченный с фруктами. Видно, с голоду разбойники не умирали. Кулл хотел уже позвать спутника, когда наткнулся на крупное тело мужчины в обрывках дорогого халата. На месте головы и плеч темнел ровный срез, уже облюбованный мухами.
— Надо же! — невольно восхитился Кулл. — С одного удара! Хотел бы я встретиться с человеком, который так наказывает своих врагов…
Внезапно ему показалось… Ощущение было совсем детское, полузабытое, словно его поймали на чем-то не совсем хорошем. С тех пор как минула пора детства, Кулл успел повидать многое, и свою врожденную совестливость, если только она у него когда-нибудь была, он давно растерял, но отчего-то варвар почувствовал себя неловко, когда увидел прямо над собой проницательные глаза Дзигоро, которые, казалось, видели все его недавние мысли.
Камелиец смотрел на него с явным неодобрением, ошибиться в этом было невозможно. Положив легкую руку на широкий лоб собаки, Дзигоро проговорил:
— Будь же ты, наконец, осмотрительнее. Я ведь тебе уже говорил: не желай опрометчиво — твое желание может исполниться.
Тут Кулл заметил, что спутник его вертит в руках срезанный кусок дорогого халата с узорной вышивкой. Он осматривал находку с непонятным вниманием и даже понюхал. Понюхал и Кулл, и для этого ему не пришлось подносить его к самому носу. Запах был отчетливо уловим и так, пахло чем-то знакомым и неприятным, пожалуй, даже опасным. Но что это — Кулл вспомнить не смог.
Наконец он бросил ломать голову и сел, а потом лег, наблюдая, как Дзигоро внимательно осматривается, разглядывает истоптанную полузасыпанными следами землю, садится на корточки и осторожно вынимает клочок конской шерсти, застрявший в спутанных узлах седельных сумок.
— Вот, дорогой мой, — проговорил Дзигоро подходя, — за что я и не люблю Туранию. Неумеренность — один из самых страшных пороков… Мудрец обогревается головней, а глупец ею же сжигает свой дом. А ведь он был неплохим человеком. Сильным, отважным даже, по-своему честным…
Был во времена не слишком давние такой случай. В Курдахаре, недалеко от базара, был постоялый двор, где постоянно останавливались самые богатые купцы, и поэтому он был огорожен высоким забором, за который невозможно было проникнуть ворам. -Услышав о подобном, серебристый пес иронически хмыкнул. Уловив его недоверие, Дзигоро согласно кивнул. — Ты прав, замки, они в основном от честных людей. От ловкого вора никакой замок не спасет. А на этом постоялом дворе был вырыт колодец, сразу же за забором — городская баня. Один ловкий вор прорыл подземный ход от банного очага прямо в тот колодец, и в полночь, когда постоялый двор закрыли и на дверь навесили увесистый замок, он забрался в подземелье, выбрался из колодца наверх, и все, что было самого ценного на постоялом дворе, унес тем же путем.
Ранним утром купцы подняли шум и потребовали найти вора. На постоялом дворе собрались городская стража и судья. Стали размышлять, как исчезли деньги и вещи, когда двери были на замке. Наконец решили, что это дело рук сторожа. А сторожем был уже старый человек. Привели его к судье, но тот не поверил в его невиновность, сколько тот ни клялся Валкой и всеми Богами. Тогда решили сторожа подвергнуть пытке — подвесить за большие пальцы рук. Вор стоял тут же и все слышал. Ему стало жаль ни в чем не повинного старика, он вышел вперед и сказал:
— Старик ни в чем не виноват, постоялый двор обокрал я.
Его спросили:
— Раз ты признался, тогда скажи, куда ты унес добро и что с ним сделал?
— Спрятал в колодце, — ответил вор. — Принесите мне веревку, и я достану ваше добро, но за это вы должны меня отпустить.
— Ишь какой хитрый! Он украл, и его же теперь и отпусти! — возмутился почтенный судья. — Нет уж! Сначала достань добро, потом я тебя судить стану…
— Хорошо, — согласился вор, и стражники принесли веревку. Один конец вор обвязал вокруг пояса, а другой схватили стражники. Вор спустился в колодец, развязал веревку, прошел по подземному ходу, выбрался наружу, схватил добро и был таков. Долго ждали его стражники, потом спустили в яму человека, и тот нашел подземный ход. И тогда только судья догадался, что вор сбежал.
— Хитер! — восхитились люди. — И безвинного освободил, и сам ушел, и добро унес.
С тех пор и прозвали вора — лисицей… Только вот благородства у него с тех пор заметно поубавилось. Хитра лисица, а в ловушку попадается, так и этот хитрый вор попал в ловушку, да в такую, из которой не выбраться ни хитрому, ни сильному, ни отважному…
С этими словами Дзигоро вновь поднес к лицу обрывок халата, и Кулл наконец догадался, чем он пахнет.
Внезапно Кулл сообразил, что, слушая притчу Дзигоро о собрате по ремеслу, непростительно увлекся. На горизонте возникло облако пыли, которое быстро приближалось к оазису, и вскоре Кулл различил глухой топот копыт по песку и высокие выкрики.
— Ты куда? — удивленно спросил Дзигоро, хотя Кулл еще с места не двинулся, но, видимо, его напряженная спина и подрагивающие уши были достаточно красноречивы. Отряд приближался со стороны Гайбары, которую Кулл не любил давно и прочно, еще с юности. А появление гайбарийской конной стражи доставило бы ему примерно такое же удовольствие, как тарантул за пазухой. Но камелиец с места не двигался, и волей-неволей остался и Кулл.
— Отряд сабель тридцать, не меньше, — оценивал пес. — Драные халаты, грязные тюрбаны, а оружие в серебре… хотя сталь ни на что не годится.
Всадники меж тем окружили Дзигоро, с опаской посматривая на пса. Один из них, в ярко-голубом халате, похоже, был здесь за старшего.
— Эй, оборванец! — крикнул он, не слезая с седла. Видимо, это было в обычае у всех военачальников, начиная с Хаджада.
Дзигоро не шевельнулся, чтобы подойти ближе, но смотрел на гайбарийца без неприязни, спокойно и доброжелательно.
— Ты давно здесь околачиваешься? Я преследую шайку Хайрама-Лисицы, ты его не видал?
Если до этого Кулл никак не мог вспомнить, видел ли он когда-нибудь до сегодняшнего дня лицо всадника, то, услышав его голос, больше не сомневался: Абад-шаан! От былого его великолепия не осталось и следа, видно, правитель Гайба-ры все же был парень не промах, знал, как наставить своих подданных на путь истинный. Северянин взглянул на камелийца.
Улыбка, осветившая его лицо, могла означать только одно — камелиец решил позабавиться.
— Господин имеет в виду невысокого,, толстого человека, который ездит на лошади саловой масти, носит зеленый, расшитый шелком халат, а за отворотом рукава прячет лепешку дурман-травы?
