Голос дознавателя был скучен, тосклив и бесстрастен. В принципе он уже все узнал, что хотел, но нужно было продублировать показания, рассмотреть кое-какие сомнительные места этих показаний, уточнить и разобрать отдельные факты.
- Да я ведь все сказал! Все! Ну не мучайте вы меня! Лучше убейте! Мне нечего вам больше сказать!
Скорее всего – так и было, нечего. Но дознаватель обязан был в этом убедиться, и потому он подал сигнал палачу – продолжай!
Палач довольно ухмыльнулся, выбрал из разложенных в очаге инструментов здоровенные щипцы с широкими, раскаленными докрасна «жвалами», и снова подошел к пытаемому:
- Посмотри, разве они не похожи на челюсти насекомого? Огромного жука, который может вот так взять…и откусить тебе пальчик!
Палач подвел щипцы к пальцу на левой руке пытаемого, и медленно взял мизинец в захват. Зашипела кожа, закричал, дергаясь в захватах, мужчина на кресте, раздался тихий хруст, и палач стряхнул на пол маленький цилиндрический кусочек плоти, прилипший к горячим щипцам. Крови не было – она сразу же запеклась от воздействия раскаленного металла, и боль была дичайшей – Юсас это помнил. Очень хорошо это помнил!
Юсас тогда оговорил и себя, и Дегера, признался во всех преступлениях, в которых ему предложили сознаться. Даже в отравлении колодцев и убийстве младенцев столичных рожениц путем насылания на них черной порчи.
Он до сих пор не знает, зачем следствию нужно было придумывать такую чушь – неужели они на самом деле думали, что Юсас с Дегером приехали в столицу для того, чтобы травить колодцы и напускать порчу на рожениц? Других занятий у них нет, кроме как травить колодцы! И главное – зачем? Что это им даст? Убийство ради убийства? Потому что они любят творить зло? Глупость самая что ни на есть располнейшая!
А может, хотели как можно больше заготовить всяческих гадких бумаг? Доносов на влиятельных людей? Ему говорили имена, которые Юсас никогда и не слышал, и требовали, чтобы он опознал их как заговорщиков. И само собой, Юсас их опознавал! После того, как ему откусывали очередной палец, или прижигали бедро раскаленным прутом. А особенно он становился разговорчивым и желающим сотрудничать после того, как у него с живота стали срезать полоски кожи, посыпая потом это место крупной, тут же прилипающей к живому мясу солью.
А что, очень удобно – берешь какого-нибудь заговорщика, называешь ему имена тех, кто вероятнее всего тоже участвовал в заговоре, и зверски его пытаешь, требуя подтвердить то, что дознанию и так уже известно. И он подтверждает. А ты кладешь эти документы в укромное место до лучших времен. Или худших. В общем – до того времени, когда эти бумаги тебе понадобятся.
Юсас смотрел на происходящее еще полчаса. Сам не зная – зачем. Тупо смотрел, как умирает искалеченный человек. Слушал прибаутки, отпускаемые веселым палачом. Слышал шипение сгорающей плоти и бульканье в глотке человека на кресте, захлебывающегося болью, ужасом и кровью.
Юсасу нужно было уйти отсюда, залезть в свою комнату и сидеть, радуясь тому, что его теперь не пытают. Но он не мог. Как не мог и решиться что-либо сделать. Потому что было страшно. Нет, не страшно – ЖУТКО. Это та комната, где он, Юсас страдал. И на полу, возможно, сохранились капли и его крови. Впитались в камень – навсегда став единым целым с проклятой башней. И теперь Юсасу очень хотелось уйти в мир Толи. В мир, где люди не откусывают раскаленными щипцами мальчишечьи пальцы.
Вот только прежде чем уйти, надо было расплатиться по долгам. И если он, Юсас этого не сделает – будет жалеть об этом всю свою долгую, очень долгую жизнь.
Поднял нож, который положил рядом с собой, провел пальцем по лезвию, ощущая его остроту. Попробовал острие – действительно ли оно так остро? В этом, само собой, не было никакой необходимости. Просто острота ножа, егонадежная тяжесть успокаивали, давали уверенность в своих силах.
Когда старый вор начал учить мальчишек искусству ножевого боя, Юсас не выдержал, и спросил: если брать на дело оружие так опасно, тогда зачем учитель их тренирует? Зачем им искусство ножевого боя? И тут же получил палкой по макушке, да так, что зазвенело в голове. За что? За то, что сам не может додуматься, не хочет работать головой.
А еще – получил исчерпывающий ответ: нож – не оружие. Нож есть у всех – у зеленщика, обрезающего кончики пряной травы, у мясника, обрезающего тушу, у кожевенника. Даже у мага-ученого, и то всегда имеется нож! Он разрезает им листы книг и готовит ингредиенты. Только у рабов нет ножа, да и то – не у всех. Есть и боевые рабы, которые стоят на охране хозяйского имущества. Нож – инструмент. И если вора поймают, и при нем будет небольшой хозяйственный нож, пусть даже и отточенный до остроты бритвы – это совсем не то, как если бы его взяли с боевым кинжалом, или тем пуще – с мечом. И кроме того – а чем срезАть кошели? Пальцем, что ли? Ну да, можно применять отточенную монету, но надо ли изощряться в таком деле, когда можно просто взять небольшой нож и отточить его до нужной остроты?
И если у тебя в руках имеется нож, так самое малое, что ты можешь для себя сделать – это научиться им владеть. Научиться защищать свою жизнь – если уж не можешь убежать и тебя в конце концов все-таки загнали в угол. И тогда – бейся до конца!
Украденный у крысы нож не был ножом вора – тонким, бритвоподобным, без упора для пальца. Этот – для пробивания кольчуг, для удара в череп – он не застрянет в кости, потому что его клинок сделан так, что никогда не застрянет, но рану оставит широченную, тяжелую, кровоточащую. Нож убийцы, нож профессионала.
Юсас полежал еще минут пять, чувствуя, как бухает в груди сердце, разгоняя кровь по телу, наполняя мускулы дополнительной энергией. И решился – прикинул, какой отдушиной воспользоваться – той, что за спинами палачей, слева от очага, в темном углу – подполз туда, и развернувшись задом, стал вылезать, спустив из дыры вначале одну, потом другую ногу. Спешить было нельзя – движение, звук могли быть обнаружены на-раз, стоит только ошибиться. И тогда…четверо против одного! Это было бы слишком…страшно.
Повис на пальцах, зацепившись за край отдушины, мягко спрыгнул на пол, прижавшись к стене, слившись с ней, став тенью. Испачканная копотью и пылью кожа будто покрыта специальной краской. Копоти в вентиляционной системе более, чем достаточно – когда-то освещение было факельным, и только потом, после изобретения масляных фонарей стали использовать уже их. Хотя и от масла копоти тоже хватает.
Сидя на корточках, осмотрелся. Впереди двое тюремщиков, стоят спиной к Юсасу. Вернее – один сидит на табурете, второй стоит и чешет в паху.
Чуть подальше – стол с дознавателем, затачивающим перо небольшим ножом.
У очага, еще дальше – палач, наклонившийся над инструментами – видна его голая задница, покрытая пучками полуседой шерсти. Отвратительно зрелище! Только за это зрелище его следовало бы убить.
Юсас перехватил нож в правую руку, привстал, пригнувшись, двинулся вперед. Первым на очереди был тот, что стоял и чесался (ибо надо блюсти хорошие манеры!). Тут главное – выбрать место удара, оно должно быть таким, чтобы ударенный по крайней мере на какое-то время мгновенно потерял сознание. Достать до горла стоящего взрослого мужчины можно, но горло это самое впереди, и чтобы нанести колющий удар, надо зайти сбоку, или спереди. Да и не факт, что от удара он потеряет сознание. Скорее всего – наоборот, начнет хрипеть и бросится вперед. А зачем это Юсасу?
А вот если ударить в бок, человек через несколько секунд потеряет сознание – как рассказывал старый вор. И если ему потом не оказать помощь – скорее всего умрет. Но прежде он запросто свернет тебе шею.
Если бить в спину, пытаясь добраться до сердца – можно в сердце не попасть. И даже если попадешь – сильный, крупный человек, прежде чем умереть, запросто тебя прибьет. В относительно тесной комнате деваться некуда. Зажмут в угол и задавят массой. Убежать не успеешь. Так что остается одно. И Создатель – дай Юсасу удачи!
