сдернул с пальца здоровяка кольцо и, метнувшись к тощему Мякине, отнял кольцо и у него. Теперь эта парочка не могла сбежать в свое время. Пусть ими займется полиция.
– Отпусти, барин, – ныл здоровяк. – Богом клянусь, не тронем мы твою барышню.
– Теперь точно не тронете, – усмехнулся художник. – За решеткою вам это делать будет несподручно.
Детина вдруг вскочил, подхватил своего бесчувственного напарника под мышки и поволок его к выходу. Однако было поздно. В дверь затрезвонили.
– Лаврик, открой! – сказал Иволгин. – Это наверняка патруль.
– А ты? – испуганно спросил поэт.
– А у меня дела. Некогда мне с полицейскими объясняться. Сдай этих голубчиков, и дело с концом.
– Ладно, – буркнул Щербатов. – Только они же и с тебя захотят снять показания.
– Не захотят, – откликнулся художник и повернул камень в кольце на своем пальце.
Это был опрометчивый шаг. Все-таки четвертый этаж. А вдруг в XVIII веке здесь ничего не было, и он мог грянуться оземь с высоты не менее десяти метров. И все же живописцу повезло. Три столетия назад по нынешнему адресу, Игольная семнадцать, тоже находился дом, правда – этажа на три пониже. Тоже, конечно, можно было расшибиться в лепешку, но Гарику продолжало везти. Он очутился на высокой двухскатной крыше и успел ухватиться за коньковый брус, дабы предотвратить неконтролируемое сползание по кровле, обшитой дранкой. Подтянувшись на руках, Иволгин утвердился на коньке и осмотрелся. Перед ним открылась панорама Ветрограда трехсотлетней давности. Крыши, башенки, шпили, чайки, вороны, голуби в безоблачном небе. Вдали блестела холодной сталью Большая Изветь и ее многочисленные притоки, еще не заключенные в каменные желоба каналов.
Домина, на крыше которого живописец из XXI столетия торчал, словно трубочист, стоял посреди обширного двора, по которому бродили куры и гуси. Из хлева доносилось мычание коров. Надрывался лаем дворовый пес, почуявший чужака. Положение было преглупейшее. Сейчас выйдет встревоженный собачьим лаем хозяин дома, обнаружит на своей кровле незнакомца и кликнет сторожей. Придется ему вместо родной полиции объясняться на здешней съезжей, доказывая, что он не вор. Вряд ли станут его слушать в таких-то одежках. Выпишут ему батогов, и это в лучшем случае. Насколько Гарик разбирался в истории, триста лет назад тюрем для людей низкого звания еще не существовало. Ворам рубили руки, клеветникам – рвали языки, а убивцам выжигали клеймо на лбу и отправляли на каторжные работы. Конечно, он-то палачам не дастся, повернул камешек в колечке и был таков, но сейчас-то ему что делать?
Самым разумным решением было выждать и снова вернуться в квартиру поэта. Соглядатаев колдуна к тому времени наверняка уже уволокут в отделение, разбираться, а заодно и прихватят хозяина, дабы снять с него показания. Так что у него, живописца Иволгина, будет достаточно времени, чтобы покинуть квартиру Щербатова, вернуться к себе и подготовиться к новому переходу в прошлое. Он посидел еще немного, с тревогой прислушиваясь к собачьему брёху, потом потянулся к кольцу на своем пальце и… Здесь произошло неожиданное. Потеряв равновесие, Гарик соскользнул с конькового бруса и съехал по скату крыши, как с горки, при этом он машинально сорвал волшебное кольцо с пальца и оно, сверкнув в лучах заходящего солнца, кануло во двор. А следом за ним и сам художник. Ему повезло в третий раз, у дома стояла телега с копною сена. Ухнув в самую ее макушку, Иволгин несколько мгновений лежал неподвижно, а затем быстренько спустился на землю.
Огляделся. Двор был засыпан разным сором. Нечего было и думать, чтобы отыскать сейчас кольцо. Тем более что дворовая псина мчалась к нему во весь опор. Больше нельзя было мешкать, и Гарик кинулся к воротам. Калитка, врезанная в них, была заперта на нехитрую щеколду, художник отдернул ее в сторону, толкнул створку и выскочил со двора. Он услышал, как шаркнули по воротам собачьи когти, и кинулся вдоль улицы, которая в этом веке была обыкновенной, кривой и немощеной, заросшей лопухами, с пыльной колеей посредине. Когда затих истошный собачий лай за спиной, Иволгин перешел на шаг, пытаясь унять круговерть в голове. Он потерял кольцо и теперь останется в прошлом навсегда. А как же Ася? Она тоже останется навсегда, но в будущем. Одна, без жилья и документов. Нет, это немыслимо, нужно вернуться на злополучный двор и обшарить его до миллиметра. А с псиной как быть? Задобрить, но чем? Лучше, конечно, обратиться к хозяину, попросить разрешения.
Все это были почти невыполнимые планы. Вот явится он в своих джинсах и рубашонке, начнет молотить по воротам, выкликать хозяина, тот и спустит на него своего волкодава и разговаривать не станет. И тут Гарика осенило. Он вспомнил, что в кармане у него не одно, а целых два волшебных кольца, отобранных у соглядатаев. С ними он может вернуться в свой век в любой момент. А оттуда – снова сигануть во двор с псиной и найти там кольцо Аси. Он чувствовал, что нельзя волшебный перстень оставлять без призору, даже имея два запасных. Иволгин вернулся к калитке, от которой только что удирал во все лопатки. Потом отступил на несколько шагов, чтобы при переносе во времени снова не попасть впросак. Вынул одно из запасных колечек, повертел в пальцах. Камня на нем не было, как же оно действует? Присмотревшись, разглядел несколько параллельных насечек.
Чиркнул по ним ногтем. И сразу же ощутил легкое головокружение. Да и свет изменился. Только что был вечер. Миг – и снова сияет полуденное солнце. Он стоял напротив подъезда дома, где жил поэт. Просигналил автомобиль.
Художник оглянулся и сообразил, что торчит на проезжей части. Шагнул к подъезду. Осмотрелся, пытаясь представить расположение дома и двора в XVIII столетии. Хорошо, что память у него профессиональная. Да и в художественном училище архитектуру изучал. Та-ак… забор должен проходить примерно здесь. А угол дома там, где сейчас консьержка сидит. Значит, телега может оказаться где-то возле почтовых ящиков. Пока он так прикидывал и примерялся, отворилась дверь подъезда. Гарик, недолго думая, юркнул в нее. Увидев его, консьержка похлопала глазами, высунулась из своего окошка и сообщила:
– А друга вашего в полицию увезли. К нему бандиты ворвались, а потом приехал патруль и всех увезли. Как эти шаромыжники к нему попали, ума не приложу. Через подъезд они не проходили, это точно. Я тут все время сижу. О, да вы ведь были у него, когда полиция приехала, а как вышли – я не видела.
– А я и не выходил, – буркнул Иволгин и, отступив к почтовым ящикам, опять чиркнул ногтем по насечкам на кольце.
Консьержка, наверное, заверещала от ужаса, когда гость поэта Щербатова растворился в воздухе. Живописцу было
