Хардкор… Красивое слово.
Мальчик усмехнулся:
— Забавно, конечно. Впрочем, я и сам, помнится… А Дану такая хрюшка-повторюшка. Ну да это было давно. В общем, ничего криминального, просто неожиданно.
Мне было как-то неловко обсуждаться божественные интриги, и я перевела тему на более актуальную:
— Эээ… Ну ладно. Судя по тому, что ты называешь богиню "хрюшкой", она в целости и сохранности? Вы уже всех спасли от Зверя?
Улыбку Карла как рукой сняло. Он помрачнел.
Песочная поземка усилилась, остро покалывая ноги. Луна уже была довольно высоко, и проклятый город призраком вздымался над серебристыми барханами.
- Авена сейчас снаружи держит мои барьеры, чтобы мы с тобой могли вести эту милую беседу, не опасаясь звериных приспешников. А спасли не всех… Дану и Селесту вытащили. Не знаю, правда, когда они опомнятся. А вот Рэндом и Теннет… То ли их заковали еще глубже в царстве Хаоса, то ли они уже мертвы. Запаха не чувствую, как ни принюхиваюсь. Хотя с Рэндома станется раздробить себя на десять тысяч маленьких Рэнди и разбежаться по всем мирам одновременно, так, что мы его просто не можем засечь. Или превратить себя в полукровку. Тоже смерть, с моей точки зрения. Он всегда был джокером… Дурак дураком, помешанный на играх и свободе. А вот Теннет… Нет. Боюсь, Теннет уже мертв.
— Мне жаль.
— Мне тоже. Потому что, так или иначе, я закрываю Лайонассу.
— Не поняла?
Мальчик повернулся в сторону стеклянных башен к западу от нас. Их грустная, обреченная красота странно щемила сердце. Вроде бы тебе и плохо, но при этом так хорошо, что кажется — истина только здесь, и нигде больше.
Карл бросил быстрый взгляд на мирно спящего Лиссая и вдруг крепко обнял меня: совсем, ну совсем по-детски, будто не под двенадцать, а под пять лет косит.
— Не будет больше междумирья, Тинави. Или Святилища — как вы его называли. Не будет — для вас — других миров. Я должен удалить все выходы и входы. Помнишь, я говорил, что мой фонарик — это как бы ключ? Пришло время взорвать двери и оставить вас за надежной, крепкой стеной.
— Но почему?!
— Зверь куда сильнее, чем мы думали. У нас с ним не блицкриг — у нас затяжная война. И, как я сказал, у меня уже был любимый город, который я потерял по недосмотру. Я не готов потерять теперь всю Лайонассу.
— Но… Не понимаю. Ты что, не сможешь приходить сюда? И другие хранители тоже?
— Не сможем. Но ты не бойся. Мы и раньше особо не заглядывали — после того, как покинули срединников. Пообещали друг другу дать вам свободу волю. Как я понимаю, не все удержались от соблазна, — он снова скользнул взглядом по черным червякам на моем подбородке, — Да и откуда иначе у вас тут столько современных слов и идей из других миров? Но это мелочи. Глобально вы всегда были сами по себе. Так что не волнуйся.
Я перестала руки на груди:
— Ну здрасти! Нет уж! Давай мы лучше тебе поможем со Зверем.
Он тихонько рассмеялся и с нежностью улыбнулся:
— Очень героически. Лайонасса — это его цель, вообще-то. Не стоит выносить в авангард.
— Почему?
— Потому что Лайонасса — это вообще самое первое бытие, созданное Отцом. Именно тут появились мы — хранители и драконы, понимаешь? Квинтессэнция унни и бромы. Все начинается нами — и заканчивается на нас. Зверь хочет уничтожить драконов, спящих на севере… Тогда материя исчезнет, мир обратится в унни. Потом он впитает унни — и нашего мира не станет. Только хаос, столь милый ему. Без драконов план не сработает — поди уничтожь все миры по очереди — долговато!
Я присела на песок, спиной опершись на едва скрипнувшие сани с Лиссаем. Карл сел рядом.
Пейзаж был столь тих, что, казалось, мы на какой-то другой, безжизненной планете.
— Этот Зверь — прямо как наш маньяк… — крякнула я.
— Ваш маньяк?
— Ну, помнишь, я рассказывала? Чувак убивал людей, чтобы попасть к драконам, укокошить парочку и словить халявную энергию?
— Ну да. Начало похожее. Только ваш маньяк вряд ли хотел уничтожить унни как таковую. А Зверь — хочет, — Карл помолчал, с тоской оглядывая развалины Мудры вдалеке, — Тинави… Я не уверен, что мы еще увидимся.
— Но…
— Но неснимаемое проклятье, помню. Держи письмо. Дай его Сайнору.
Карл прищелкнул пальцами, и в его левой руке, полыхнув золотом, появился старинный свиток с восковой печатью. Хранитель протянул его мне. Свиток был узкий, в половину тетрадного листа, но очень увесистый — свернут плотно, длинный.
— А что в письме?
— Если кратко, суть в том, что еще раз обидит мою протеже — явлюсь ему лично, и ему это явление не понравится.
— Но ведь это… Неправда, раз ты уходишь?
— Неправда.
Мы помолчали.
— Карл, если бы я знала, что все хранители такие, как ты… Я бы всегда верила в богов. Правда. С детства.
Он фыркнул. Потом улыбнулся:
— Если б я знал, что люди — такие, как вы с Дахху — я бы не искал отца. Мне ведь просто было одиноко, понимаешь? Просто одиноко. Вот я и позвал его. А нарвался на Зверя. Прежде чем искать неведомое, хорошенько изучи тех, кто рядом. Возможно, счастье — в них.
Он снова посмотрел на стеклянный город вдалеке, потом на свои ладони.
— Но не позволяй им себя распять. Они так быстро все забывают.
— Что?
— Неважно.
— Карл… А что такое блицкриг?
Он рассмеялся.
— Ну, вот вам и новое словечко! Это скоротечная война. У нас со Зверем явно не она.
— То есть потребуется пара лет, да? — я с надеждой улыбнулась, — А потом ты «откроешь» нас и сможешь вернуться?
— …Пара тысячелетий.
Я почувствовала странный холод в руках и ногах.
Карл еще раз обнял меня.
Маленькое детское тельце в красном комбинезоне и с холодными глазами, так похожими на мои.
— Главное — береги тех, кого любишь. И доверяй унни. Любовь и доверие — это плюс сто к любой истории.
— Но я…
Мудра начала очень медленно таять, захватываемая темнотой сверху вниз, будто с неба отпускали черный лист бумаги.
— Карл!!!
Мальчишка прижал палец к губам и хитро подмигнул.
— Пожалуйста, не уходи, — слезы заполнили мои глаза. — Ну пожалуйста.
Подросток в красном комбинезоне вдруг превратился в высокого рыцаря в серебряных доспехах, с бордовым плащом на плечах, подбитым белым мехом, с двуручным мечом в ножнах за спиной. Я отшатнулась. Какой… канонический.
Рыцарь улыбнулся, каштановые волосы волнами рассыпались по плечам:
— Мы все однажды уйдем. Это не так страшно, как кажется. История остается, понимаешь? Хорошая история всегда остается.
Он исчез.
Я вдруг захлебнулась слезами.
Я даже не знала, что во мне может быть столько слез.
Откуда вообще? Копила, что ли?
Обрести бога — и потерять его. Ладно, не в одночасье, но… Меня колотило. Натурально колотило. К праху все эти бытовые страдания. К праху карьерные неурядицы, к праху непонятки со «смыслом жизни», к праху Полынь и Андрис.
Я подошла к Лиссаю, бледному, красивому Лиссаю, замершему на санях, как фарфоровая статуэтка Кая из старой иноземной сказки.
— Лис… Лис, просыпайся. Лис. Ну, Лис!
Я трясла Ищущего так, как, наверное, Смотрящие поутру трясут бродяг, улегшихся вдоль теплых деревянных лавок на Коричной улице. Без почтения, без жалости, без какого-либо намека на этикет. Я рыдала, размазывая по лицу горячие слезы, и в голове у меня билось набатом: «Пара тысячелетий… пара тысячелетий». Пара драных тысячелетий.
Будто я на секунду приблизилась к вечности — в ее дурацкой ипостаси симпатичного сероглазого мальчишки — и тотчас, споткнувшись, лишилась всякой надежды на хоть какое-то продолжение банкета. Поманили и бросили. Снова показали, что есть игры для взрослых, и мне до них не дорасти, просто потому, что так устроен мир. Так решил кто-то другой — а мне теперь смиряйся. Опять.
Бунт против божеств — такой притягательный и такой бессмысленный. Якобы героический. Якобы.
Сильней всего мы скорбим по несбывшемуся… Ну, в тех случаях, когда наш мозг успел дотумкать до всего красочного спектра имевшихся возможностей.
