Вроде бы кто-то даже подтвердил эту теорию на практике…
Элуканте надул мясистые губы. Как любой магистр Ложи, он ненавидел ренегатов. И не только потому, что предательство Кодекса и круга уже само по себе достаточный повод презирать отступника и не испытывать к нему ни малейшей жалости и сострадания. А еще и потому, что хуже осознавшего безнаказанность артиста может быть только артист, возомнивший себя богом.
— Одно время, уже после изгнания из круга, он доказывал очередную свою безумную теорию, — продолжала чародейка, переведя взгляд на люстру, саму по себе излучающую мягкий голубоватый свет. — Около двух лет он похищал людей и ставил над ними эксперименты, делал их абсолютными нолями, полностью невосприимчивыми к магии, готовил идеальных убийц магов. Но не достиг никаких результатов — все подопытные или умирали в ходе операции, или получали не те эффекты, на которые он рассчитывал. А в конце концов его лабораторию все-таки нашли и взяли штурмом. Его наработки и записи были уничтожены, а творения или погибли из-за начавшегося пожара, или вскоре умерли, не перенеся изменений организма. Это официальная версия Ложи. Но ведь всегда есть неофициальная, правда? И вот согласно ей, один из экспериментов все же был удачным. Подопытный не только подтвердил на практике безумную теорию, но и выжил. Кое-кто считал, что Ложа взяла его под свою опеку и использовала в своих интересах…
Деканус возмущенно кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Прошу меня извинить, — надменно отчеканил он, — но это отвратительные и гнусные инсинуации. Я вынужден заявить протест.
— Ах, прошу, магистр, — затрепыхала ресницами Жозефина со всей невинностью. — Неужели вы всерьез воспринимаете пустые разговоры глупой женщины?
— Тем более, это было больше ста лет назад, — серьезно добавил Гаспар. — Я тоже слышал эту историю. А еще слышал, что ренегат инсценировал смерть и сбежал, хотя позже его все-таки загнали в угол и убили. А даже если и нет, — пожал он плечами, — если он сбежал вновь… Сколько ему сейчас? — саркастически усмехнулся менталист. — Сто пятьдесят? Двести? Триста лет? Даже чародеи арта столько не живут. Или ты считаешь, что его подопытный до сих пор жив?
Жозефина перемялась с носка на пятку.
— Нет, конечно, — сказала она, вернувшись и сев на подлокотник кресла. — Но кто знает, сколько талантливых учеников успел воспитать великий учитель? Ты увидишься, насколько популярны теории Виссенетта среди вольных. И не только вольных.
Гаспар проследил за ее едва заметно дрогнувшей ладонью, легшей на живот, и пальцами, нервно смявшими ткань платья ближе к левому боку.
— Нет, не удивлюсь, — коротко отозвался он.
— Хватит баек! — расправила плечи Жозефина и обняла менталиста за плечо. — Почему ты меня не остановил? — упрекнула она его с легкой усмешкой. — Знаешь же, как я люблю забалтываться, а ведь не все еще рассказала. Я вытянула из мальчишки еще кое-что! Ты был прав, твой свидетель и очевидец оказался весьма полезен. Мне надо чаще доверять твоей интуиции, недаром ты — лучший следователь Ложи, — чародейка взъерошила черные волосы Гаспара. — Перед самой смертью Финстер встречался с Курзаном, старшим из них. Они о чем-то долго говорили, а потом Курзан сообщил, что Финстера ждет корабль до Анрии, куда его срочно вызывают… товарищи. У партии намечается собрание, съезд. Очень важный, на котором решится судьба революции, о чем заявил сам, — чародейка сделала паузу, — Жан Морэ.
— Морэ? — удивился Гаспар.
— Я предупреждала — ты не поверишь, — улыбнулась Жозефина.
— Тут дело не в неверии, просто… — пробормотал менталист и осекся, глянув на декануса. — А твой волшебный мальчик слышал, где должно пройти это собрание? И когда?
— Нет, — цокнула языком чародейка. — Мой волшебный мальчик слышал только, что с Финстером хотел срочно встретиться ван Геер в гостинице «Империя». А насчет когда… Он должен был отбыть утром в день своего убийства.
— Получается, в ближайшую неделю-две, — быстро подсчитал Гаспар. — А мы на неделю уже опоздали. И будем в Анрии только к концу месяца, это в лучшем случае. Ну что ж, — выдохнул он, прикрыв глаза, — значит, это не совпадение. Кто-то еще всерьез взялся за Энпе. Вопрос только, кто?
— Думаю, ответить сможет только убийца, а его в Шамсите, скорее всего, уже нет.
— Его уже точно нет, — вклинился в разговор Элуканте. — Я навел справки. Некто под именем «Уго ар Залам» действительно отбыл в Анрию на шхуне «Ямаар» капитана Сулима ар Фустам шайех-Амара и именно в тот день, когда магистр Финстер был убит.
Гаспар приподнялся в кресле, взглянул на декануса очень недобрым взглядом, и Элуканте наконец-то понял, что менталист тоже умеет злиться.
— Почему вы не сказали об этом раньше? — процедил сквозь зубы он.
— Вероятно, потому, магистр, — спокойно ответил деканус, не чувствуя за собой никакой вины, — что узнал лишь сегодня днем. Я пытался вам сообщить, но вы были заняты и велели не беспокоить.
Гаспар бухнулся в кресло, приложил пальцы к вискам. Жозефина погладила его по голове.
— Это уже не так важно, — успокоила она. — Если ты, дорогой мой, не знаешь способа переместиться отсюда на тысячу миль, нам это все равно ничем не поможет.
Менталист откинулся на спинку кресла, запрокинул голову.
— Так что же, — невесело усмехнулся он, — кто-то опять опередил нас на два шага?
Вопрос повис в звенящей тишине, но никто на него так и не ответил.
Где-то внизу раздался страшный гул от бешеных ударов в дверь, сотрясающий стены особняка. Деканус подпрыгнул на стуле, хватаясь за сердце. Жозефина соскочила с подлокотника, вскинула руку, между пальцев заструились щелкающие змейки молний. Гаспар приложил ладонь к виску, потянулся мыслью, морщась от тупой боли внутри черепа.
Открывайте, суки, драть вас кверху сракой! — почувствовал он бешеный вопль, обжигающий чистой, незамутненной и безграничной ненавистью.
Едва деканус открыл входную дверь, как ему пришлось со всей ловкостью отпрыгнуть в сторону и прижаться к стене, трясясь от ужаса.
Эндерн ввалился в прихожую, рухнул на пол и принялся кататься по ковру, хватаясь за бока и отчаянно ревя на весь особняк:
— Ах вы гниды! Ах вы мрази! Пиздогоны засранные! Да вертел я вас!..
— Эндерн, не ори, — спокойно сказал Гаспар.
— Да пошел ты на хер! С Графиней вприпрыжку! И ты, блядь, туда же, гнида плешивая!
— Эндерн, я сейчас разозлюсь, — ледяным тоном сообщила Жозефина, скрестив руки на груди. — Ты ведь этого не хочешь?
Полиморф затрясся от бешенства, но умолк, прекратил кататься по полу, лишь яростно сопя через раздуваемые ноздри и шипя сквозь стиснутые зубы.
Он выглядел жалко: грязный, оборванный, перемазанный кровью, в драной рубашке с оторванным левым рукавом, извалянных в пыли шароварах, треснувших по шву и порванных на правом колене.
Гаспар покачал головой. Видеть оборотня в таком состоянии приходилось крайне редко, и это вызывало неприятное чувство. Уж кто-кто, а из них троих только Эндерн казался неуязвимым и самым непробиваемым. Но вслух Гаспар никогда бы не решился на проявление жалости к нему. И не потому, что гордость не позволяла, а потому, что не хотелось услышать много нового о себе.
— Магистр, закройте дверь, — сказал Гаспар, — и помогите довести его до вашего кабинета.
* * *
Оборотень упал в глубокое мягкое кресло и страдальчески застонал и заохал, держась за левый бок. Жозефина мягко растолкала бедрами Гаспара и декануса, протискиваясь между мужчинами, склонилась над Эндерном, встав между его широко расставленных ног. Полиморф испуганно сжался, отмахиваясь от ее протянутой руки.
— Ну-ка! — непреклонно шикнула чародейка. — Сиди смирно, хочу взглянуть.
Эндерн отчаянно шмыгнул носом, но подчинился. Жозефина сильно рванула на нем рубашку. Пуговицы прыснули в стороны, одна из них ударила по лбу госпожу консилиатора Ложи, другая — отскочила от угла книжного шкафа и улетела в неизвестном направлении. Чародейка раскинула полы рубашки в стороны, обнажая худую, почти безволосую грудь и впалый живот, провела по ним пальцами, коснулась раненого бока.
— Ай-я-я-яй! — взвыл Эндерн, тряся ногами. — Ты че, больная, творишь? Угробить хочешь⁈
— Да тихо ты.
Она склонилась еще ниже, всматриваясь в красную полосу, рассекшую поджарый бок, подозрительно прищурилась, изобразила плевок и выпрямилась, уперлась в бока и недовольно покачала головой.
— Это что? Шутка? — проворчала она.
