вскоре он стал похож на рев моря на одиноком берегу, а потом на ураган, опустошающий джунгли. Здания на последней улице ушли за края экрана и кончились. Движение тоже кончилось.
Перед нами была главная площадь Ташны. Рев стал оглушительным; неисчислимое количество суранитов окружало центр площади, где жесткими неподвижными рядами выстроились солдаты. Они стояли лицом к столбу без вершины в центре плщади.
Они стояли неподвижно, эти одетые в зеленое солдаты Мернии, и на их лицах было почтительное выражение, почти благоговение.
Я слышал, как Фентон – наполовину про себя, шепотом – сказал:
– Они как в церкви.
Действительно. Такие лица бывают у собравшихся в соборах верующих, когда они ждут появления свого Господа.
В своих снах и когда я видел его из лузана со спиральной рампы, чьи опоры кажутся решеткой на фоне мрачного неба Мернии, этот хрустальный столб был полон парами всех цветов спектра. Теперь эти разноцветные тона углубились, так что теперь столб сверкал красными, пурпурными и оранжевыми цветами солнца над Сахарой; великолепное зрелище было почти невыносимым.
Они не оставались неподвижными, эти цвета, но непрерывно плыли вверх внутри гигантской колонны, стремясь оторваться от широкого железного постамента, на котором стоял столб. На этой платформе лицом к солдатам стояли сураниты, мужчины и женщины, может, с дюжину. Они стояли двумя группами, стояли молча, в ожидании, и между ними на платформе в углублении лежал ковер алого цвета.
– Антил, – прошептала Лииалии. – Среди ританитов одного не хватает. Кого?
Сцена приблизилась. Мы как будто оказались на самом краю помоста, на расстоянии вытянутой руки от тех, кто на нем стоял.
Все они держали в руках киторы, и все, мужчины и женщины, были в ярких одеяниях, как в том, что носила Налина; только у мужчин это одеяние короче. Я наклонился, разглядывая эти смуглые лица стервятников.
Среди них был Ванарк, одетый, как остальные. Веки его были опущены, скрывая адское раздражение и гнев в этих птичьих глазах. Ванарк каким-то образом добрался сюда. Но не Налина.
Ей не место среди них, подумал я. Все ританиты, кроме Ванарка, старые, их похожие на маски лица морщинистые и увядшие. Среди них хрупкая, смеющаяся красота Налины была бы так же неуместна, как цветущее дерево в мертвом саду. Но ее отсутствие казалось зловещим. Что с ней случилось? Где она?
Я посмотрел на многоцветный столб за ратанитами, как будто он мог мне дать ответ.
* * *
Неожиданно все основание колонны стало алым и теперь казалось единым с алым светом внутри колонны, и в это мгновение послышался единственный низкий удар колокола.
Шум толпы стал громче, превратился в Ниагару звуков…
И оборвался! Неожиданная тишина была похожа на удар грома. У Лииалии перехватило дыхание, она словно всхлипнула. Краем глаза я видел, что она подошла к Антилу, ее маленькое овальное лицо бледное и напряженное, а он защитным жестом обнял ее за плечи.
– Смотрите, мистер Ламберт! – Ороговевшая рука схватила меня за локоть. – Смотрите туда!
Его указательный палец показывал на основание большого столба Ташины за ожидающими ратанитами. В алых глубинах столба появилась тень, бесформенная, как видение во сне.
Все, стоявшие на платформе, поворачивались к столбу. Тишина стала хрупкой, как стекло под напряжением перед тем, как разбиться. Это напряжение всей огромной толпы захватило и меня, электрическая дрожь стала почти невыносимой.
Тень из столба вышла, прорывала поверхность столба. Тишину нарушил вздох десятков тысяч людей.
Перед алым пламенем, в том месте, где алая лента соединяется со столбом, стоял человек!
– Гор Сара! – разразился экран. – Гор, Нал Сара!
Продолжение заявления Эдит Норн, медицинской сестры
Не знаю, как прошел остаток этого августовского дня. Я прожила его машинально. Я больше не думала о том, что сказал или сделал Джетро Паркер. Я не думала о Чарли Дорси. Я пыталась совсем не думать. Я просто ждала, когда в лагерь вернется доктор Стоун.
Прошло много времени после захода солнца, как я услышала скрип тормозов у ворот лагеря. Я продолжала ждать внутри изолятора. Слышала, как хлопнула дверца машины. Потом заскрипел гравий под его ногами. Он шел медленно, и таким усталым я его никогда не видела.
Я открыла дверь, прежде чем он постучал, и только тут поняла, что сижу в темноте; я не включила свет, потому что боялась того, что могу увидеть.
Как ни странно, доктор Стоун ничего не сказал о темноте. Он тяжело прошел в маленький офис в начале изолятора. От него пахло формальдегидом. Я видела его только как темное пятно, но слышала его долгое тяжелое дыхание. Заскрипел стул, на который он сел.
Я поискала выключатель у двери, подняла вверх рычажок. Темнота исчезла. Доктор Стоун смотрел на меня, и его лицо было серым, как обветренная древесина. Вандейковская бородка черным треугольником висела на подбородке, но от углов глаз тянулись глубокие морщины, и щеки казались впавшими. Он выглядел старым.
– Вы очень устали, доктор, – сказала я, подходя к нему. – Позвольте взять вашу шляпу и помочь вам снять пальто. Приготовлю вам чай на маленькой электрической плитке; когда выпьете, почувствуете себя лучше.
Казалась, я годами ждала возможности поговорить с ним, но не могла. Не могла, когда он в таком состоянии.
– Эдит, – сказал он не шевелясь. – Сегодня умер Адат Дженкс.
Я удивленно остановилась.
– Адат Дженкс?
– Первый из двух случаев необычной комы, попавший в больницу. Он умер сегодня днем, мы точно не знаем, когда, потому что он уже неделю казался мертвым. Я только с вскрытия в морге. Я сам произвел некроскопию, впервые за многие годы.
Это объясняло запах формальдегида.
– Ну? – спросила я. – Что вы нашли?
– Это не энцефалит. Мозг и нервная система абсолютно нормальные. Это не нарушение работы желез. Никаких отклонений в эндоктринной системе. Никаких нарушений в пищеварительной или дыхательной системах. Шрам в верхней части левого легкого, залеченные следы туберкулеза, о котором он и не подозревал. В остальном в этих органах никаких повреждений.
Он замолчал. О чем-то забыл. Забыл ли?
– Кровеносная система? – Я могла спрашивать только шепотом. – Сердце, артерии и вены?
Пальцы врача смяли листок бумаги, на который он случайно опустил руку.
– Почему ты об этом спрашиваешь? – спросил он, неожиданно полуприкрыв глаза.
– Вы нашли в них что-то неправильное! – воскликнула я. – Что?
– Нет. Не с сердцем, артериями или венами. С капиллярами в поверхностной зоне на груди трупа. Я заметил странное обесцвечивание там, сделал надрез и увидел… увидел…
– Что? Во имя бога – что?
Но я знала. Я как будто заранее знала, что обнаружил его скальпель на груди
