ты рассказал мне о своей жизни у тафетов, о троих мечтах о них и обо всей Мернии. Я слушала с тобой, как Нал говорил с ра Налиной, и поняла, какое зло собирается причинить Нал.
Мне показалось, что я понял.
– Борьба между тафетами и сарунитами из-за желания последних завоевать Верхний Мир?
– Так уже очень давно, больше лет, чем ты можешь сосчитать. – Антил снова искал, на этот раз еще активней, заглядывал под различные аппараты, стоящие на полу, вставал на четвереньки, чтобы сделать это. – Крылатые уже много веков знают, что счастье мерниан только в Мернии. Темные… – Он неожиданно замолчал и заглянул под наклонный шкаф. – Вот он! – Он порылся под шкафом и извлек китор Налины. – Я видел, как он выпал из руки Ванарка, и знал, что он должен быть где-то здесь. Вот, Хьюла, частичное доказательство правоты тафетов.
– О чем ты говоришь?
– Вот эта сфера, – он указал на центральный шар, – может испускать свет, который не принадлежит Мернии. Его принесли Древние, которые первыми искали здесь убежища. Этот свет, Хьюла, как ты сам видел, уничтожает мернианина, но тебе не причиняет ущерба. Как ты думаешь, почему это?
– Понятия не имею.
– Потому что это свет вашего Солнца. Потому что в его спектре есть колебания, которые для вас означают жизнь, а для нас агонию и смерть. Мы похожи, Хьюла, люди и мерниане, потому что у нас общий корень. Но мы долгие эпохи жили среди колебаний противоположных концов спектра, и сама суть наших организмов стала иной. Мы совсем не можем жить при вашем дневном свете. Вашей ночью мы можем прожить роху или две, но потом должны спрятаться или умрем.
– Подожди. Звучит почти разумно, но свидетельства против тебя. Ни я, ни Фентон не испытываем здесь никакого дискомфорта.
– Потому что длины волн нашего спектра, начиная от фиолетового конца вашего, не так смертоносны для вас, как для нас волны красного и инфракрасного цвета, которыми насыщена ваша атмосфера и которые здесь неизвестны.
Я вспомнил, как, до того, как мое зрение адаптировалось к цветам этой пещеры, все здесь казалось мне в оттенках фиолетового или пурпурного цвета.
– Но как сураниты могут даже думать о том, чтобы жить в нашем мире?
– Они научились переделывать себя. Они…
– Антил! – Лииалии надела на голову нечто похожее на наушники. – Антил! Я настроилась на мысли Ванарка. Он спешит к Налу. В гневе на то, что сделали тафеты, он отбросил всякую скрытность… он намерен рассказать об этом помещении и о твоем присутствии здесь. Он сочинил какое-то объяснение этой комнаты и надеется, что оно убережет его от гнева Нала, но намерен рискнуть даже этим, чтобы отомстить тебе и Хьюле.
– Это хорошо. – Я невесело улыбнулся. – Это прекрасно. Мы можем здесь сколько угодно сочинять планы, Антил, но они не принесут нам ничего хорошего. Сураниты не могут выйти из Ташны, пока не починят свои мосты, а мы не можем даже выйти из этой комнаты. Ты не подумал об этом, мой друг?
– Не продумал? – Мне показалось, что спокойствие Антила скрывает отчаяние сильного человека. – Неужели я об этом не подумал, Хьюла?
– Да в чем дело? – жалобно спросил Джереми Фентон. – Кто-нибудь скажет мне, в чем дело? Феи и гномы, и люди, проходящие сквозь стены. Я в это не верю. Этого просто не может быть.
Продолжение отчета Кортни Стоуна, доктора медицины
Если бы кто-нибудь, кроме Эдит Норн, рассказал мне такую историю, я отбросил бы ее, как чистый вздор, но я хорошо знал, как она уравновешена и наблюдательна. Если о какой-нибудь женщине можно сказать, что она обладает научной объективностью, то Эдит именно такова.
Поэтому я не мог отбросить ее рассказ, как чистую истерику, хоть мне и хотелось это сделать. Я должен был анализировать то, что она увидела, как будто это увидел я сам.
Однако я понимал, что сейчас не в состоянии это делать. Я позволил себе быть слишком взволнованным из-за событий этого дня, которые, как ни странны они, могут все же иметь логичное объяснение. Прежде чем думать нормально, я сам должен вернуться к норме.
– Как насчет чая, который вы мне предложили? – спросил я. Думаю, я даже смог улыбнуться. – Приготовьте мне, пока я осматриваю пациентов. Выпив чай, мы поговорим.
Она ответила на мою улыбку своей печальной.
– Вы мне не поверили, доктор.
– Вздор, девочка! – фыркнул я. – Конечно, я вам поверил. Думаю, вы сможете вскипятить воду, не пролив ее.
Она ощетинилась.
– Доктор Стоун! Если я с закрытыми глазами не приготовлю завтрак лучше, чем ваша миссис Смолл, я съем свою шляпу! Чтобы это доказать, я сейчас приготовлю коричные тосты с маслом, которые будут таять у вас во рту.
– Давайте, – засмеялся я. – Посмотрим, на что вы способны. – Неожиданно я понял, что не ел ланч и не обедал. Я умирал с голоду. – Готов съесть шесть тостов.
Я снял пальто и вышел.
Джетро Паркер спал нормально. Я заметил пару досок, прибитых к окну. Изогнутые гвозди показывали, что хоть Эдит Норн хорошая сестра, она не лучший плотник, чем любая другая женщина. Очевидно, она никому из мужчин в лагере не рассказывала об этом инциденте, вероятно, не хотела, чтобы ее расспрашивали о подробностях.
Положив руку на ручку следующей двери, я заколебался. Мне показалось, что я слышу какое-то движение. По другую сторону двери легкий шорох простыней друг о друга. Может, мальчик Дорси вышел из комы?
Ночной огонек горел в чашке с маслом, его тусклое сияние заполняло комнату.
Когда я вошел, как будто что-то спрыгнуло с кровати. Должно быть, тень от ночника: войдя, я потревожил огонек; когда я снова на него посмотрел, он горел ровно и прямо
Я осознал степень встревоженности Эдит, когда увидел, что одеяло откинуто с груди мальчика, а пижама расстегнута. Я впервые видел, чтобы она так небрежно отнеслась к своим обязанностям медицинской сестры. Поправляя одеяло, я искал обесцвечивание, но освещение было слишком слабое.
Пульс слабый, такой же, как во время предыдущего осмотра. Я посмотрел на Дорси. Красивый мальчик. На белом фоне подушки его абсолютно неподвижная голова казалась барельефом камеи с изображением спящего Адониса. Только на бледных, почти прозрачных щеках юношеский пушок.
* * *
Я вздохнул, чувствуя себя старым и бесполезным. Прекрасный молодой человек медленно умирает, и я, со всей своей подготовкой, со всем своим мастерством, ничего не могу сделать.
Я испытывал странное беспокойство. У меня было отчетливое ощущение, что в комнате есть кто-то другой, он наблюдает за мной и ждет,
