что их угощают свежайшей рыбой и рисовыми пирожными, ели всякие отбросы и нахваливали.
Чиёко невозмутимо расставила посуду по столам, поклонилась и ушла так же молча, как и появилась.
– Живая служанка, – поразился каваусо. – Какая редкость!
– Нам с ней очень повезло, – согласилась хозяйка-бакэнэко.
– А ей с вами, видно, не очень, – захохотала Ямауба. Ее гортанный смех подхватили остальные, заухали, завизжали, застрекотали на все лады.
– Что же, выпьем за нашу великолепную и хитроумную Асами-доно и ее дочерей, – поднял кувшин карасу-тэнгу, который, догадался Хизаши, сейчас возглавлял Хякки яко.
– За Асами-доно!
Карасу-тэнгу первым взялся за печать на кувшине, снял бумагу и с наслаждением втянул клювом воздух возле горлышка. Кента за спиной Хизаши тяжело сглотнул от волнения. Ведь сейчас чья-то душа отправлялась на корм ёкаю…
Но тут глаза карасу-тэнгу вспыхнули алым огнем, завращались яростно, вылезая из орбит. Из горла вырвался гневный клекот, и предводитель Парада ста духов хрипло воскликнул:
– Обманули!
Поднялась суета, ёкаи даже не подумали проверить свои кувшины, сразу повскакивали с мест, принялись возмущаться, и их совокупная осорэ сгустилась подобно темной туче. Ее тьма заволакивала зал, приглушая зловещий синий свет фонариков. Даже вездесущие блуждающие огоньки попрятались в страхе.
– Что же это такое делается? – взвизгнула Ямауба. – Асами, старая ты кошка! Вздумала посмеяться над нашим предводителем?
Хизаши пока не понимал, на пользу им эта ситуация или нет, как вдруг гомон и крики легко заглушил удар колокола.
Вмиг все стихло. Ёкаи завертели головами, но никого не увидели. А колокол прозвонил снова, и на этот раз вибрация от него разнесла чью-то мощную ки по залу. Самые слабые из ёкаев Парада закружились волчком и с воплями вылетели из рёкана.
– К богам взываю, духам четырех сторон света повелеваю, помогите избавиться от зла! – твердо прозвучало сверху начало заклинания оммёдо. – Загрязнение ки очистится, вращение инь-ян есть порядок всего. К богам взываю, духам четырех сторон света повелеваю, помогите избавиться от зла. Пусть все, что движется ко мне, движется от меня. К богам взываю…
Монотонный речитатив звучал негромко, но волшебным образом гулко распространялся по всему зданию. Редкие удары колокола усиливали эффект, и даже карасу-тэнгу сжал голову руками.
– Найдите мне оммёдзи! – зло каркнул он. – Сожрите его! Разорвите на части!
Сама по себе зашевелилась веревка, и через мгновение узел на запястьях ослабился, и Хизаши, даже не успев охнуть, рухнул на пол. Рядом тяжело шмякнулся Кента.
– Чудеса, – выдохнул Хизаши и тут же позвал веер. Без духовного оружия, части самого себя, против рассвирепевшего Парада ста духов он был что букашка перед самурайским отрядом. Пусть даже и сборище ёкаев изрядно поредело усилиями Учиды Юдая, а это именно его голос навел смуту в зале, их оставалось еще предостаточно.
Воздух расчертила белая молния – и пальцы Хизаши сомкнулись на родном веере. Кента, возле носа которого тот пронесся, только удивленно моргнул. Он так призвать свой меч не мог.
– Асами! – крикнул он внезапно, указав рукой на сбежавшую хозяйку. Точнее, она метнулась к своему инструменту и расправила над ним ладони, готовясь заиграть. Этого нельзя допустить. Хизаши взмахнул кистью. Волна ки вышла не такая уж сильная – движения руками простреливали тело болью до самых плеч, но даже этого хватило, чтобы все тринадцать струн кото одновременно лопнули, и несколько из них оставили на щеке бакэнэко глубокие и тонкие, как волоски, порезы. Лицо ее тут же изменилось, утратив всяческую человечность. Теперь на подушечке сидела огромная черепаховая кошка с гневно вздыбленными усами, в черном косодэ с красными и золотыми карпами.
Голос Юдая звучал все так же ровно и твердо, но действие заклинания уже ослабевало, ведь даже самый лучший ученик Фусин не смог бы долго сдерживать ярость Парада ста духов.
Кента понял все быстро. Кинулся к столам и прямо под носом у растерянных ёкаев принялся один за другим разбивать запечатанные кувшины. Осколки разлетались по полу, хрустели под его ногами и перемалывались в порошок. Никто из них не видел, что происходило с заключенными в сосудах душами, но синие огни в фонарях тревожно замерцали, будто испугавшись. Хизаши отвлекся всего на миг, как на спину навалилась пушистая тяжесть, и бакэнэко лязгнула клыками рядом с его ухом. Лишившись артефакта, она совсем потеряла разум и бросилась на него как обычная дворовая кошка. И толку с такой атаки не было бы, но тут как некстати действие заклинания Учиды добралось и до Хизаши. В голове помутилось, силы вдруг начали таять на глазах. Растопыренные когти бакэнэко разодрали грудь. Хизаши пошатнулся, точно пьяный:
– Не слушай, борись!
Голос Куматани пробился сквозь дурман, Хизаши вернул себе самообладание и ударил бакэнэко между ушами сложенным веером.
– Получи-ка! – совсем не благородно выпалил он, и кошка зашипела и бросилась наутек, путаясь в подоле и забыв о том, что должна ходить на задних лапах.
Куматани закончил бить посуду, и Хизаши подозвал его. Сейчас был самый удачный момент, чтобы сбежать, но только Куматани оказался рядом, как Учида все-таки сбился, синие фонарики вспыхнули ярче, и зал наполнился хлопаньем крыльев. Тень карасу-тэнгу выросла, затмив раскрытые двери рёкана.
– Не уйдете! – каркнул он и ударил об пол посохом. Волны невероятно мощной осорэ разошлись от него, бросив учеников оммёдзи на колени. Хизаши понимал, что смог бы побороться с предводителем Хякки яко в прошлом, да и сейчас, возможно, тоже, но тогда он раскроет себя. Рано, пока еще слишком рано…
Тануки, одетый в короткое кимоно, почтительно протянул предводителю Парада уцелевший кувшинчик с нетронутой печатью. Карасу-тэнгу взял его и поднес к птичьей голове. Повернул ее, скосил круглый черный глаз.
– Оммёдзи! – вырвалось у него из горла. – Здесь душа оммёдзи!
Хизаши обреченно прикрыл веки.
Снова забыл про Мадоку, а тот тут как тут – опять все испортил.
– Я же… – растерянно пробормотал Кента, но стиснул зубы, когда новая волна ауры страха карасу-тэнгу пробрала до костей. Хизаши знал, о чем он думает. «Я же разбил все кувшины! Как я мог пропустить Мадоку?»
Толпа сплотилась и в едином порыве ринулась на наглых людишек. И смела бы, если бы не женский окрик:
– Стойте! Дайте мне взглянуть поближе на этого красивого юношу.
Хизаши скривился, не сомневаясь, что речь идет о нем. Кенту чаще именовали милым, особенно женщины… постарше.
Вперед выползла Нурэ-онна [53], ее верхняя половина была прекрасна и невинна, а нижняя шуршала по доскам пола змеиными чешуйками длинного гибкого хвоста. Женщина-змея подползла к пленникам и склонила набок хорошенькую головку.
– Неужели?.. – протянула она. – Нет, я, должно быть, ошиблась.
Она наклонилась ниже, обдавая запахом речной воды и щекоча кончиками волос. Ее колдовской взгляд скользнул по Хизаши сверху вниз и обратно, и на полных темных губах заиграла плотоядная ухмылка.
– А даже если и ошиблась, – сказала она, – уж больно раздражающий этот человечишка.
Хизаши перевел дух, да
