Не скажу, что мне обрадовалась в Альтдорфе. Раньше ими правил алеманн, ставленник герцога Лантфрида. Судя по отзывам горожан, склочный и жадный тип. Впрочем, всех правителей считают или такими же, или ветреными гуляками. То есть исполняешь свои обязанности хорошо — ты плохой, не делаешь ничего — тоже обзывают. Я быстро навел порядок в сборе налогов, благодаря чему приток денег в казну, что значит в мой карман, увеличился почти вдвое и подумал, что вскоре моего предшественника в сравнение со мной будут считать ветреным гулякой.
Лучшие наделы возле города я взял себе. Это были аллоды — дарения в полную безусловную собственность, приданое за Арду. Остальные в виде бенефиция (германцы называет его леном (даром)) — пожизненного пользования на условии несения воинской службы — распределил так, чтобы рядом со мной получили лангобарды из, так сказать, первого призыва, а самые дальние — воины, переведенные ко мне из других отрядов. Поскольку наделы были большими, никто не роптал. Каждый из букеллариев хотел превратиться в зажиточного землевладельца — и мечта сбылась.
Как и в Аквитании, я нанял рабочих, которые расчистили новые участки и подняли целину, после чего в графстве появилось девять новых деревень. Из них три, расположенные на холмах, специализировались на коневодстве. Я знал, что вскоре тяжелая конница станет главной силой западноевропейских армий, и в большом количестве потребуются крупные жеребцы, не шибко быстрые, зато выносливые, способные перевозить тяжелый груз — закованного в броню всадника и конский доспех. Именно таких я подобрал в производители, и каждому в табун дал по двадцать кобыл, стараясь подбирать той же масти, что и жеребец. Так они быстрее привыкают друг к другу.
Пока занимался этим, прибыл караван с моей женой. Тринадцатилетняя Арда оказалось не красавицей, но и не страшком. Как дочь истинной саксонки, она была белокурой, голубоглазой и довольно рослой по нынешним меркам, где-то метр шестьдесят пять. Как дочь мажордома всех франков, собиралась, наверное, выйти замуж за какого-нибудь герцога и сперва вела себя немного спесиво, но быстро пообвыклась и смирилась. Главное, что она теперь была самая главная из баб и в доме, и в городе, и в графстве, а что всё маленькое, не сравнить с Парижем, Суасоном или Мецем, так не в размере счастье. Ее больше заботило, что приходилось делить меня с тремя наложницами. Впрочем, вскоре забеременела и сосредоточилась на внутренних процессах.
Нам выпали несколько спокойных лет, словно бы для того, чтобы расплодились и подготовились к грядущим битвам. Агрессивным соседям было не до франков. Изрядно потрепанные саксы больше думали о защите, чем о нападении. Как и Эд Большой, который не собирался первым нападать на северного соседа, даже с учетом поддержки зятя-мавра. Арабам сейчас было не до захвата новых территорий. Удержать бы старые. Огромный и аморфный Арабский халифат начинал крошиться и разваливаться на куски. В разных регионах вспыхивали восстания: местные элиты рвались к власти. Тут еще с хазарами завязалась продолжительная, изнуряющая война. У Римской империи тоже хватало внутренних проблем. Иконоборчество, затеянное императором Львом Исавром, привело к мятежам в разных регионах. Первыми воспользовались этим венецианцы и добились независимости. Теперь у них был собственный герцог, который назывался дожем (искаженное от дукс). Как плата за это, был разгром венецианцами лангобардов, оттяпавших у римлян Равенну. Поэтому и Лиутпранд сидел тихо, не желая воевать на два фронта.
В конце следующего лета Арда родила сына, которого назвала в честь своего деда Рутардом. После этого я исполнил мечту своих наложниц, сделав их матерями. Одна родила мальчика, названного мной Николаем в честь моего деда, две — девочек, Елену и Марию. Теперь в моем городском доме, который я перестроил в небольшую цитадель, не смолкал детский плач. Стоило зареветь одному, как сразу присоединялись все остальные.
Мои подчиненные тоже обзавелись женами, кто не имел. Местные были рады породниться с новыми богачами. И те, и другие — германцы. Язык, культура и религия практически одинаковые, хотя среди аборигенов, особенно бедняков, было много язычников. Мне кажется, в основе бедности лежит неразвитая беспринципность и, как следствие, неспособность быстро меняться. Чем богаче человек, тем выше он подпрыгивает и быстрее переобувается, если не хочет скатиться в нищету, а бедный и так на самом дне.
48
Одним из следствий бардака в Арабском халифате стал бунт моего «молочного» брата Усмана ибн Наисса или Мунузы, мужа Лампагии. Он был одним из четырех военачальников, первыми ступившими на Пиренейских полуостров, поэтому, как догадываюсь, надеялся стать вали аль Андалуса после смещения предыдущего, но место досталось Абду ар-Рахману аль-Гафику, который с остатками армии сбежал от нас после разгрома под Тулузой. Обиженный бербер объявил себя независимым правителем северных территорий и призвал на помощь своих земляков. Пришло их немного. Наверное, потому, что пасти верблюдов там негде было, а жить в городах кочевники не хотели.
Карл Мартелл сделал правильный вывод, что халиф не оставит без ответа такую выходку, что Мунуза, тоже это зная, не пойдет на помощь тестю, иначе возвращаться будет некуда, поэтому решил напасть на северные районы Аквитании. Поводом для войны стал союз Эда Большого с мусульманами. Причина всегда найдется, если уверен, что хватит силенок победить.
Мне было приказано прибыть с отрядом в Орлеан, имея, кроме оружия и брони, шанцевый инструмент для ведения осад, запас продуктов на три месяца и одежды на полгода. При следовании по земле франков нам запрещалось брать что-либо, кроме воды, дров и зеленого фуража. Само собой, запрет соблюдался в меру сил.
В Орлеане собралась около полутора тысяч всадников и тысяч пять пехоты. Если добавить к ним тысячи три слуг и обозников, то получалась довольно большая армия по меркам Западной Европы. Всю эту ораву было нецелесообразно оставлять на своей территории, поэтому сразу переправились на левый берег Луары, на вражескую. Там можно было грабить, убивать, насиловать — в общем, вести обычную воирнскую жизнь. Чем и занялось наше доблестное войско, постепенно смещаясь на юг.
Нашей целью стал Аварик (будущий Бурж). Когда-то это был главный город кельтского племени битуриги, и я захватывал его вместе с армией Гая Юлия Цезаря, нехило нажившись на грабеже удиравших горожан. Позже он стал столицей римской провинции Аквитания Первая, а теперь является просто большим населенным пунктом, размещенным на торговом пути и потому достаточно богатым. Он построен на холме между рекой и болотом и имеет всего один подходной путь к главным воротом, защищенным двумя фронтальными каменными башнями высотой метров десять. С этой стороны и крепостная стена высотой метров шесть, а с остальных — четыре-четыре с половиной. Есть еще одни ворота, ведущие на берег реки, откуда можно переправиться на противоположный на пароме или лодке. Изменился Аварик не сильно, поэтому меня не покидало впечатление, что захватывал его вместе с римлянами пару лет назад.
Из-за нахлынувших воспоминаний я не услышал, как подъехал Карл Мартелл с небольшой, человек десять, охраной. Обычно он двигался в середине армии, но сейчас перебрался в авангард, чтобы посмотреть на Аварик и, как догадываюсь, решить, стоит ли тратить время и силы на захват, или попробовать взять измором, или просто выставить тут заслон, чтобы не ударили в спину, и двинуться дальше, разоряя менее защищенные населенные пункты?
— Что скажешь? — обратился он ко мне.
— Аварик захватывали римляне под командованием Гая Юлия Цезаря, насыпав два пандуса и подкатив по ним к стенам башни, — проинформировал я.
Франки помнят знаменитого римского полководца. Его записки — одно из самых переписываемых и читаемых произведений, по которому мальчиков из состоятельных семей учат латыни и заодно военному делу.
— Если у него получилось, должно и у нас получиться! — шутливо произнес мажордом всех франков, после чего спросил серьезно: — Где лучше насыпать пандусы?
