и перепилила позвонки, отшвырнув добычу прочь. Затем сделала то же с руками.
"Яростно", подумал он, в голове сплошной пух. "Усердно и до дури яростно".
Он любил такое в женщинах.
Сейчас ее тело и лицо оказались выделены в дыму собственным огнем: синеватым мерцающим пламенем, которое он лишь наполовину видел, а наполовину воображал - или галлюцинировал, или видел сон, или еще что - и воображаемая галлюциногенно-сонная половина пламени заплясала, взревела и начала перерастать в режущий глаза блеск плазменной дуги, пока голова его не заполнилась слепящим белым искрением.
Но он еще мог видеть телесными глазами, и они являли закипающему мозгу еще одну галлюцинацию или грезу, ибо показывали, как шея ее выпрямляется и сами собой закрываются пробоины в черепе.
Она встряхнулась с головы до пят, будто мокрая собака.
Оторвав руки-ноги от сдохшего огриллона, она оглянулась на него живыми индиговыми очами, и кровавый обугленный рот открылся - но лишь зловещая тишина звенела в ушах. Она глядела на него, сквозь него и воображаемое синее пламя плясало в зрачках и он сумел понять, что на самом деле она не здесь. Затем она неуклюже поднялась на ноги и побрела куда-то в дым.
Он решил, что с такой следовало бы познакомиться.
И попка милая.
Солнце стало ярче, из багрянца в оранжево-алое; дым с запахом утки кружился и разносился налетевшим исподтишка бризом. Пустые очи разбитых окон пялились в дымку с почерневших стен. Дымка пропала, явив широкую мощеную площадь с грудами тел. Почти все были в доспехах. Воронка от взрыва, способная вместить две кареты с лошадьми, еще дымилась: чистая вода лилась в нее из проломленной стенки фонтана.
Слова Дымная Охота всплыли из мутных глубин рассудка. Он не мог вспомнить их смысл. У него были лишь тишина и дым и вкус крови.
И дым был полон огриллонов.
Не меньше шести или семи, в алых ореолах, они ходили среди облаченных в доспехи тел - методично, тщательно, продуманно - останавливались там и тут, чтобы размозжить череп этими огромными пародиями на булавы криллианцев.
А мертвая девочка подошла к одному и повернула рукой, схватив за серую лапищу, вторая рука мелькнула и большая серая грудь сложилась вдвое вокруг кулака и кровь хлынула из пасти, струей, и струя потянулась за упавшим, словно его тащила прочь сила неведомого бога.
Тут остальные огриллоны остановились, огляделись и обнаружили ее.
Помчались к ней, а она побрела к ним, и прибежавший первым погиб первым, затем второй, но они сомкнулись и окружили ее, такую сломанную и мертвую.
Ну, по большей части.
Вскоре она станет совсем мертвой, ведь они заполучили ее.
Один грилл схватил руку, второй другую, третий размахнулся великаньей стальной булавой, словно клюшкой для гольфа в кошмаре морфиниста.
Был один особо острый камень в его лежаке, что куском стали вонзался ему в правую почку - рука скользнула, не потревожив сознание, вытянула камень и он понял, с довольно слабым удивлением, что держит чертовски большую пушку.
Навел ствол, изрыгнувший безмолвное пламя.
Поднявший булаву огриллон развернулся, орошая всех вокруг кровью и увешивая кусками плоти, костей, на груди внезапно открылись кратеры. Одной руки уже не было.
Остальные обернулись. Теперь заметив его.
Новая очередь вскрыла следующего от яиц до завтрака, девочка вырвалась, и теперь вопросов не было. Она взвилась и шагнула, и снова взвилась, а он выпускал потоки тихого металла, и металл бил почти так же, как ее кулаки: в таз, в колено, в плечо и спину. Раскалывал кости, роняя тела наземь. Все полегли от его металла и ее костяшек. Не просто полегли. Были разорваны. Расчленены.
Ни один не пытался бежать.
Каждое нажатие на спуск подкачивало память. Когда патроны кончились, он знал, где он, и как оказался тут и зачем.
Знал, кто была она.
И когда всё кончилось, когда она вернулась к нему и его груде камней и встала сверху, лицо мрачное и торжественное, тело в густой бурой жиже, он нацелил ствол между индиговых глаз.
Нужны были обе руки.
Она даже не поглядела в дуло. Он смотрела на него.
Глаза встретились над прицелом, и решимость его погасла. В ее глазах, в ее губах, в наклоне головы было какое-то тусклое, нагоняющее дрожь отчаяние. Как он мог пристрелить это?
Через миг ее лицо стало пустым, и она протянула руку за автоматом.
Ахх, Христос. Он точно постарел.
Он позволил забрать оружие.
Она покачала автомат, словно некую экзотическую певчую птицу, умершую в руках. Когда она заговорила, он услышал лишь тонкий напевный стон, но стон усиливался - его уши начали слышать. Однако он прочитал по губам.
"Доминик Шейд", сказала она. "Вы арестованы".
Завтра для Вчера:
Вмешательство
"Когда боги желают наказать нас - исполняют желания"
Ма'элКот, первый Император Анханы и патриарх Элкотанской Церкви. Цитируя Дункана Майклсона. "Клинок Тишалла"
Едва он смыл ее кровь с лица и волос, стражник подошел к камере и забрал тазик с ржавой водой. - Полотенце.
Рядом с ним на походной койке: толстое ворсяное полотнище, измазанное как будто глиной и какими-то мелкими комками...
Он передал полотенце через решетку, стражник сложил его, бережно, почтительно, и положил в тазик намокать. Повернулся.
- Эй...
Стражник остановился.
- Моя одежда, ха? Я тут мерзну.
- Поговорите с Поборницей.
Стражник нес тазик в руках, словно святыню. Может, так и было. Его кровь однажды спасла мир. Чего бы они ни ожидали от ее крови, он был чертовски уверен - удача им изменит.
Он смотрел в спину стражнику, тщательно ощупывая языком плоскую отмычку и напильничек, скрытые за щекой у десны. Он почти проглотил их - фокус, достойный мага - и выкашлял сразу, как рыцари закончили грубый и придирчивый обыск. Мог бы пройти за дверь без излишнего шума, но едва ли ему удалось бы пробежаться голышом по улицам, не встревожив свору сердитых хриллианцев.
К тому же он был весьма уверен, что Поборница вскоре появится, и что стоит потерпеть ради еще одной беседы наедине,
Похоже, кости ему не сломало; он сохранил власть над Дисциплиной Контроля, чтобы ускорить рассасывание синяков. Вместе с сукровицей ушла почти вся боль. С остальной справлялись природные эндорфины и допамин. Потом придет расплата - с перенапряжением желез шутки плохи - но сейчас он был способен двигаться.
Он провел время, открывая замки ножных кандалов и закрывая снова, и снова открывая: неплохая разработка пальцев. Голый на
