Отец Целестин заметил, что огонь костра появляется просто ниоткуда — не было ни дров, ни торфа, ни угля. Пламя извергалось из самой земли, едва слышно шипя.
Костёр не выглядел большим, однако тепла хватало. Такого же тепла, что некогда монах ощущал на поляне недалеко от Вадхейма, у камня, именуемого Зубом Фафнира.
Монах знал, что животные всегда чуют зло и стараются убежать, но все шесть лошадок мирно стояли рядом, изредка пофыркивая и протягивая морды к огню. На двух громадных и зубастых волков, возлежавших возле своего хозяина, они даже не смотрели. Да и сам Владыка Асгарда вовсе не казался страшным или опасным и, похоже, молнии метать и делать прочие приличествующие богу вещи пока не собирался.
— …Вот тогда Тор как запустит в эту ведьму своим молотом! Она, правда, старуха была прыткая, но от Винг-Тора нашего ещё никто не уходил. Великаны потом неделю её мозги со стен отмывали. — Один продолжал травить свои полные оптимизма байки, переворачивая подрумянившихся рыбин то одним, то другим боком к огню. — Готово, похоже. Ну, попробуйте только сказать, что я плохо готовлю!
Лосось и на самом деле был великолепен. Впечатление портил только хлеб пополам с отрубями, Один всех оделил куском, а отказываться было неудобно — попробуй откажи богу! Потом ещё раз выпили вкруговую мёда, и Один, утерев усы, уставился на Торина, мигом став серьёзным:
— Ты вот мне скажи, конунг, почто советам моим не внимаешь? Ведь и Гладсхеймом тебе говорено было — в эти места не соваться, и я предупреждал. Вот теперь все дела пришлось бросить да следить за тобой, чтобы глупостей не наделал. Говори, отчего ослушался?
— Тебе, Отец Дружин, всё ведомо. Хельги Старый говорил…
— Да знаю, что он говорил, — поморщился Один. — И про пророчество знаю. Знаком я и с той вельвой, мудрая женщина. Только многого ты не понял, Торин. Всё, что в последнее время произошло, ой как неспроста. Мир снова меняется, и изменения эти окончательны. Навсегда. Моё время уходит. Мы, Асы, теряем свою мощь и должны либо уйти в мир соседний, оставив здесь лишь память о себе, либо остаться. Остаться и стать бессильными и бледными тенями прошлого. Ведь и те, кого вы называете «айфар», тоже когда-то были великими воителями и имели власть, а сейчас потеряли и облик телесный, да и силы, считай, не осталось… Вскорости ждёт это и меня, и всех тех, кого вы называете богами.
— Это как же так? — изумился Видгнир. — А как же Рагнарёк? Гибель богов?
Один тихо рассмеялся и приложился к фляге:
— Ты больше сказки слушай! Не всё, что в сагах да песнях о богах говорится, — правда, а, говоря откровенно, по большому счёту, враньё непотребное. Те, кого называете вы Асами и Ванами, суть великие и могучие духи, имеющие власть над вещами, временем и пространством, но не более того. Вы и представить себе не можете, сколько таких вот, как я, духов существует в пределах этого мира, а сколько ушло из него! Вот ты, — Один ткнул пальцем в отца Целестина, — весь свет почитай объездил, язычников… гм… в Веру Истинную обращая. Ты что же думаешь, народы просто так себе богов, богинь да божков всяческих придумывали? И неужто мыслишь, что боги Рима или Египта на пустом месте появились и ни на чём вера в них не основана была? Так вот, все они так же реальны, как я, как ты, как валун вот этот! Все мы дети Единого, только мы, духи, обладаем тем, что вам, людям, недоступно, — вы это волшебством называете, да живём мы э-э-э… несколько подольше. А что вы нас богами сделали, в том себя вините…
Тут Один прервался, озабоченно посмотрел наверх, в хмурое небо, и вдруг оглушительно свистнул, сунув два пальца в рот. Далеко-далеко появилась чёрная точка, скоро превратившаяся в птицу, раскинувшую широченные крылья. Приглядевшись, монах понял — ворон. И точно: чёрный как ночь, с синевато-зелёным отливом на перьях, ворон с доброго гуся размером резко спланировал вниз и, шумно хлопая крыльями, устроился на плече Одина.
— Мунин вести принёс, — пояснил тот, подставляя птице ладонь с кусочками рыбы. Ворон склевал предложенное угощение, потёрся головой о щеку хозяина и едва не засунул ему в ухо клюв. Все различили только непонятное бормотание, а затем, величественно каркнув, птица снова взмыла вверх и направилась куда-то на восток.
— Вот, кстати, ещё один пример к тому, о чём я только что толковал. — Один в упор смотрел на отца Целестина. — Думаешь, Мунин обычный ворон? Он, почтеннейший Целестин, тоже дух, только воплощён в тело, подобное вороньему. Так-то.
— А что он сказал? — поинтересовался Видгнир.
— Любопытен ты больно. Впрочем, доложил он, как дела на востоке идут. Там десяток дружин ваших, норвежских, Кельн пожечь хотят да пограбить сей град. Ну а я через Мунина волю мою валькириям передал: бурю в Северном море учинить да корабли раскидать. Глядишь, и обойдётся, ежели девочки всё правильно сделают.
«Ну и дела… Сплю я, что ли? — мелькнуло в голове у монаха. — Нет, это подумать только — я, христианин до мозга костей, сижу тут рядом с живым воплощением норманнского язычества, которое повелевает бурю устроить в сотнях лиг отсюда! Одно из двух — либо это всё на самом деле, либо надо бросать пить…»
Волк, который покрупнее, поднялся, зевнул, показав язык и розовую пасть, наполненную жуткими зубищами, и, отойдя в сторону, задрал ногу возле валуна. Сделав свои дела, зверь вернулся обратно и свернулся калачиком рядом с Гунтером, положив голову на сапог германцу. Один, увидев это, хохотнул:
— Глянь-ка, понравился ты ему! Фреки, что же ты это к чужим ластиться начал?
Волк опять зевнул и вильнул хвостом.
— Так что же получается, и не бог ты вовсе? — неожиданно спросил Торин, которого раньше уж никак нельзя было заподозрить в атеистических настроениях. Похоже, рассказ Одина поколебал его веру.
— Да как тебе сказать… Для вас я бог. Но вот как я тебе это объясню? Ты ведь на востоке, в Гардарике, бывал?
— Бывал…
— Про тамошнего бога словинского, Перуна, слышал?
Торин кивнул. Вот чего-чего, а деревянных истуканов он в тех землях насмотрелся.
— Так вот, этот Перун — сильный и в принципе неплохой дух, покровительствующий словинам вместе со своей свитой. По природе своей он похож на меня. Вот я вам, норманнам, помощь посильную оказываю, раз уж вы на меня надеетесь да мне поклоняетесь. А словины же те про Одина, Тора или Фрейра, к примеру, и слыхом не слыхивали, — так зачем же нам, Асам, в Перунову вотчину лезть? Он пусть за своими народами смотрит, а мы вам поспешествовать будем.
— Ты ж говорил, что Асы силу теряют! Как же нам без богов-то?
— Бог один, — строго сказал Один. — Называйте его как хотите: Эйра, Единый, Отец или по-другому. Я тебе уже битый час долдоню, что окончательный замысел его исполняется: мы, духи стихий, долго жили в этом мире и вашему людскому житию как могли способствовали. А сейчас нам должно уйти за его пределы, уступив место Вере Истинной, либо остаться и потерять силу свою. Мы своё дело в Мидгарде сделали.
