твердые черты.
Глядя на них, Млада представляла, что когда-нибудь тоже уйдет. Прибьется к какому-нибудь обозу наемницей. И пусть учить ее владению оружием никто не собирался. Вила только всплескивала руками и причитала, что девочке негоже даже помышлять о том, чтобы – сраму не оберешься! – размахивать мечом. Чего доброго еще и в мужские порты рядиться – ведь в поневу даже не вскочила. А ее муж Гоймир не перечил, да и, правду сказать, считал затею Млады несусветной глупостью.
И Млада не решалась слишком часто заводить такие разговоры в семье, которая приютила ее после гибели Речной деревни. Гоймира она встретила на лесной дороге, после того, как побывала на пепелище родного дома. Там она видела мать, ничком привалившуюся к забору. Отца, разрубленного мечом от плеча до груди. И брата, заваленного дымящимися обломками кровли. Тела сестры-близнеца она тогда не нашла – видимо, та погибла в обрушившейся избе. Но где же взяться силенкам разбирать завалы у десятилетней девчонки? Зато Млада видела кругом трупы людей, которых знала всю свою недолгую жизнь. И не понимала, как в тот момент рассудок не покинул ее. Сил хватило только на то, чтобы выйти на дорогу, ведущую в ближайшую деревню, и бездумно шагать по ней. Пока не послышался за спиной звонкий – на всю округу – скрип несмазанного колеса телеги, на которой Гоймир вез свои не распроданные на дальней ярмарке горшки. По пути он решил навестить сестру с семейством, а потому не поехал по большаку, лежащему западнее.
Млада много раз благодарила судьбу за тот случай.
Гоймир – гончар с Южного погоста – и слыхом не слыхивал, что у близких соседей приключилось такое несчастье. Их вельды обошли стороной. Но Младе он поверил сразу – и взял с собой. Когда вместе они доехали до деревни, Вила, дородная и громогласная, тут же решила, что бедная сиротка останется в их семье. И будет расти вместе с двумя сынишками трех и пяти лет. Млада не возражала. Она вообще тогда была безразлична ко всему, что происходит вокруг. Положи ее в яму да присыпь землей – не заметит.
Даже толки местных о том, что приблудная девчонка проклята, раз выжила одна из всей деревни, Младу не беспокоили. А семья Гоймира всегда отстаивала ее, не давала в обиду. И со временем злые разговоры поутихли.
С тех пор минуло две зимы.
А Млада, ни на миг не забывая, что случилось однажды в Речной деревне, твердо решила, что обязательно станет воином и отомстит, хоть девочке это и не подобает. Только достойных учителей вокруг не было. Были мужи, которые умели сражаться в силу обычного, ничем не примечательного разумения, но и они браться за обучение Млады не хотели. А может, и Вила уже нашептала им, чтобы зазря не подпитывали напрасные надежды сумасбродной девчонки. Видно, ждала, что эта блажь сойдет не с этим снегом, так с будущим. Млада же только помалкивала, но намерений своих не оставила. И потому едва не каждый день околачивалась у постоялого двора и тоскливо смотрела на лихих молодцев-наемников, каждый из которых наверняка владел оружием, как своим телом.
Иногда с Младой ходил долговязый парень с конопатым лицом и соломенного цвета волосами, старше ее на две зимы. Вадим. У его родителей не так давно – по весне – случился уговор с Вилой и Гоймиром. Младу собирались выдать за него замуж, как придет срок. Кривотолков о проклятии, которые нет-нет, а вспыхивали в деревне, они не слушали. А Вадим и рад был. Млада знала, что нравится ему, хоть сама ничего особенного рядом с ним не чувствовала. Вила на это только хмыкала: мол, молода еще. Вот подрастешь и увидишь, каким видным мужчиной – всем на зависть – обещает удаться Вадим, каким толковым и надежным.
А тот искал любого случая, чтобы побыть с Младой. До наемников, знать, ему не было никакого дела: он собирался стать преемником отца и управлять тем самым постоялым двором «Барсучий хвост». Но к странностям Млады относился терпеливо.
– Может, пойдем уже? – в десятый раз занудно проговорил Вадим, вытряхивая в траву шелуху от каленых орешков.
– Хочешь – иди.
Парень вздохнул и от безделья намотал на палец кончик косы Млады. Отпустил и намотал снова. Она сердито шлепнула его по руке. Вадим зашипел и тут же лукаво улыбнулся. Но больше не полез. Он уже вошел в те лета, когда парни по-другому смотрят на девушек, а то и норовят ущипнуть их за мягкое, приобнять или даже допроситься поцелуя. Только с Младой – будущей хозяйкой его дома, который уже строили недалеко от родительского – Вадим вел себя тихо, лишь иногда разрешая себе к ней прикоснуться будто бы невзначай. Друзья посмеивались над ним, мол, чего возиться с почти ребенком – вот подрастет, там и разговор другой. А тот на их шутки помалкивал, только зыркал так, что у парней слова в горле застревали.
– Смотри, – Вадим дернул Младу за рукав и указал взглядом на кого-то. Она бестолково заозиралась. – Вон тот мужик. Видишь?
Он еще раз кивнул в сторону незнакомца, который неспешно шел от рынка к постоялому двору. Млада его и не заметила бы, если бы не Вадим. Но приглядевшись, поняла, насколько тот отличается от других. На вытянутом худом лице посверкивали внимательные черные глаза, а губы пересекал тонкий шрам. Подбородок мужчины был гладко выбрит, кожа темнела бронзовым загаром, который был присущ ариванцам или тем, кто жил в южных краях достаточно долго. Но особенно примечательной была не наружность мужчины, а то, как он двигался. Легко и неуловимо плавно. И хоть его сапоги были такими же, как у любого другого путника – не слишком хорошо сшитые, запыленные и порядком изношенные, – можно было бы поклясться, что в полной тишине не будет слышно его шагов. Он небрежно, но точно взглядом выхватывал из толпы людей, только чуть останавливаясь на них. Будто искал кого-то. При этом его лицо оставалось совершенно неподвижным, и, если бы он не моргал, можно было бы подумать, что это искусно выполненная личина.
– Отец говорил мне, что он – арияш, – переходя зачем-то на шепот, проговорил Вадим, крепко сжимая плечо Млады. – Только никому об этом не рассказывай. Я тебе ведь… как родной рассказал.
– Кто он?..
– Ну, они убивают неугодных кому-то людей за деньги. Не слыхала о таких?
Млада растерялась. Об арияш
