всем своим существом и старалась лишний раз не вглядываться в собственное отражение. Ничего нового в них увидеть не рассчитывала. Но меня привлекли заколки и гребни, которые были аккуратно разложены на поверхности стола. Были там и какие-то розовые бумажки, убранные в маленькую коробочку, пудра и черная краска, кисточки и пуховки. Что-то такое я видела у Дорэй и примерно представляла, для чего это все нужно, но зачем это положили в моей комнате, оставалось загадкой.
– Ну да, только этого мне и не хватало. – Открыв одну из крошечных золотых коробочек, я решила понюхать содержимое и тут же чихнула. – Гадость какая-то, – сморщилась я, срочно закрывая желтую слизь, назначение которой было для меня тайной столетия, не меньше.
Побродив еще немного по выделенным покоям, я все же решила снять куртку и сапоги и немного прилечь. В планах было немного полежать, но то ли ветер так успокаивающе пел за окном, то ли я действительно была слишком впечатлена собственной наглостью на плато, но стоило моей голове коснуться воздушной и такой мягкой подушки, как я провалилась в глубокий сон.
– Звезды правда умеют петь? – спросила я, глядя на огромное звездное полотно ночного неба, что раскинулось надо мной.
– Угу. – Мягкий грудной мужской голос, такой теплый и родной. – Однажды ты услышишь эту песню. И не только ее.
Я повернула голову, чтобы увидеть лицо отца, который лежал рядом со мной на земле. На нем отражались блики костра, отчего его волосы и глаза казались ярко-алыми. Он был такой огромный по сравнению со мной, что мне казалось, что он самый большой и сильный в этом мире!
– А что еще? – завороженно посмотрев на него, спросила я.
– Ты услышишь, как поет мир, – прошептал он и улыбнулся. – Мелодию всего живого и неживого – это станет песней твоего дракона, которая подарит тебе волшебство, – прошептал он.
– Правда? – с замиранием сердца, стараясь не забывать дышать от восторга, спросила я.
– Правда, – передразнил он, хватая меня за подмышки и поднимая над собой так, что я начала громко смеяться от восторга, который наполнил мое детское сердце.
Он встал на ноги и закружил меня. Его смех, такой глубокий и раскатистый, точно эхо уходящей грозы, совсем не пугал меня. Он вновь опустился на землю со мной на руках и потянулся к огню. Послушный его воле огонь лизнул ему пальцы, точно верный и преданный пес. Несколько искр оторвались от пламени, превращаясь в крошечного восхитительного дракона, который вдруг закружился вокруг нас.
– Я мечтаю увидеть тебя такой, – прошептал он мне на ухо.
Во все глаза я смотрела на то, как парит это создание, сотканное из пламени и искр, послушное воле отца. Огненное существо ластилось к моим крошечным рукам, а я гладила его в ответ, смеясь от восторга, потому как его искорки щекотали мои ладони.
– Я правда смогу стать такой? – спросила я. – Тетя сказала, что драконов-девочек не бывает, – грустно вздохнула я.
– Бывают, но очень-очень редко, – прошептал папа мне на ухо. – У каждого Парящего есть возлюбленные дочери, которые рождаются очень редко, но тем ценнее и важнее для нас их появление. Твоя мама отдала тебе весь свой огонь, чтобы ты пришла в этот мир. Ее жертва была услышана Бадави, и потому уже сейчас твое пламя так сильно. Совсем скоро его можно будет начать будить. Только сначала тебе надо немного подрасти, хорошо? – В его голосе слышалась неподдельная тоска.
Я знала, папа скучал по маме, но я совсем не помнила ее. Дорэй сказала, она умерла из-за меня, и мне было страшно спрашивать об этом папу, я боялась услышать от него такой же ответ. Поэтому всегда пугалась, когда он говорил о ней. Вдруг он тоже считает, что я виновата? Вдруг он однажды решит, что мама могла бы быть с ним, если бы не я?
– Хорошо, – тихо ответила я, боясь лишний раз спросить о той, кого совсем не помнила, но которой мне порой так не хватало.
– Завтра важный день, – точно уловив мое настроение, сказал папа, и в голосе его послышалось неподдельное веселье. – Приезжает твой будущий муж, – едва сдерживая смех, сказал он.
– Фу! – скривилась я, завертелась у него на руках, пытаясь выбраться из его объятий, тут же позабыв и о крошечном драконе, и обо всем остальном. – Не хочу, чтобы он приезжал!
– Почему? – не выдержав, все же засмеялся он.
– Зачем он мне нужен? Он же мальчишка!
– Муж и должен быть мальчишкой, – продолжал хохотать он.
– Они все противные и вредные! И зачем он только нужен?! Мне и с тобой хорошо! Не надо мне мужа!
– Сейчас не надо, а потом пригодится. – Он начал щекотать меня, чтобы я перестала вырываться, и против воли я расхохоталась.
– Не пригодится! Не пригодится! – кричала я сквозь смех.
– Ну, ты хоть попробуй, а? Не понравится, найдем тебе другого.
– Точно? – Я серьезно взглянула на папу.
– Обещаю, – улыбнулся он, крепко обнимая меня.
Эти объятия, такие крепкие, сильные, теплые, – казалось, они сдавили мне грудь. Я проснулась оттого, что мне стало нечем дышать, и тут же резко села на кровати. С трудом сделала первый вдох, а вместе с ним ушли ощущения объятий, и стало так пусто, горько, больно на душе. Тяжело вздохнув, проглотив ком в горле, я обняла себя за плечи. Неужели вот таким он был? Мой папа… Тот, от которого я так запросто отказывалась на протяжении пятнадцати оборотов. Тот, кого считала никчемным предателем, когда-то был целым миром для меня. Воспоминания приходили ко мне во снах, и с каждым таким сном я все острее чувствовала глухую боль и тоску, которая ядовитым пятном разъедала душу, точно там, где-то глубоко внутри, открылась зияющая пустотой дыра.
Рэби говорил, что с того момента, как я вошла в Нить, мой энергетический баланс пришел в движение, и это может привести к тому, что и мое подсознание постепенно начнет сбрасывать оковы, в которые я заточила его. Я не знаю, что такого ужасного произошло пятнадцать оборотов назад, кроме очевидной физической травмы, но то, что всплывало в моих снах с того самого дня… Каждый раз я чувствовала себя потерянной, разбитой и опустошенной. Мне было так горько. Это все еще были сны. Недостаточно яркие, чтобы стать полноценными воспоминаниями, но они оставляли горький привкус пепла на губах и звенящую болью пустоту в сердце. Всякий раз я думала, что потеряла нечто столь ценное, что, может быть, об этом лучше не вспоминать. Если это было так больно для меня, когда мне было пять, что
