Поднявшись на вершину лестницы, киммериец очутился на странном выступе, окруженном парапетом — возможно, это было нечто вроде балкона, он не мог сказать наверняка. Теперь он смог лучше разглядеть башни, но то, что открывалось его взору, казалось совершенно лишенным смысла. Внутренне содрогаясь, он осознал, что никакое человеческое существо не могло бы возвести подобные строения. В архитектуре башен была своя симметрия и система, но то была симметрия безумия и система, чуждая человеческому здравому смыслу. Что оке до планировки всего этого города или замка — Конан даже приблизительно затруднился бы определить назначение места, где находился, — то единственное, что он видел с высоты, это бесчисленные дворы, большей частью круглые, каждый окруженный стеной, соединенные между собой арками и переходами. Скопление башен в центре города, похоже, являлось его истинным сердцем.
* * *
Повернувшись в другую сторону, Конан вздрогнул от неожиданности и, не раздумывал, рухнул на пол, прячась за парапетом. Отдышавшись мгновение, он осторожно выглянул из-за кромки, вне себя от изумления.
Балкон или выступ, где он находился, располагался чуть выше соседней стены, и через эту стену киммериец мог заглянуть в круглый, поросший травой двор, находившийся за ней. Внутренняя изогнутая поверхность дальней стены в том дворе отличалась от всех прочих, что он видел до сих пор, и была не гладкой, но словно опоясанной длинными полками-уступами, заставленными небольшими предметами, природу которых с такого расстояния варвару определить не удавалось.
Впрочем, в тот момент он едва обратил внимание на эту стену, поглощенный созерцанием существ, расположившихся на корточках посреди двора, вокруг заполненного темно-зеленой жидкостью пруда. Создания эти были темнокожи и совершенно обнажены, внешне похожие на людей, однако даже самому низкорослому из них варвар едва; доходил до груди. Они казались скорее поджарыми, чем массивными, гармонично сложенными, и, если не считать их неимоверного роста, совершенно нормальными, без всяких следов уродства. Но даже на таком расстоянии Конану показалось, что в чертах их было нечто внушающее ужас.
Посреди, обнаженный, трясущийся от страха, стоял юноша, которого Конан узнал почти мгновенно — это был юнга с их корабля. Вот, значит, кто был пленником чернокожего гиганта! Там, на холмах, киммериец не слышал звуков борьбы. Матрос казался невредимым, и на нагих худощавых телах его похитителей также не было заметно ни ран, ни кровоподтеков. Должно быть, парень отправился в глубь острова в одиночку и был схвачен притаившимся в засаде черным, — так Конан решил именовать про себя таинственных существ. Он не мог заставить себя называть их людьми, ибо внутреннее чутье убеждало его, что людьми эти создания не являются.
До него не доносилось ни звука. Черные кивали и жестикулировали, обращаясь друг к другу, не произнося ни единого слова, по крайней мере, вслух. Один из них, сидевший на корточках перед съежившимся от страха юношей, держал в руке предмет, похожий на дудочку. Вот он поднес ее к губам и, похоже, дунул, хотя до Конана не донеслось ни звука. Но зингарец услышал или почувствовал, ибо затрясся еще сильнее. Он содрогался и корчился, точно в агонии, но вскоре в подергивании его конечностей обнаружилась определенная ритмичность. Подергивания постепенно переросли в конвульсии, а затем и в танцевальные движения. Матрос принялся танцевать, как танцуют кобры, понуждаемые флейтой факира. В танце его не было и тени огня или радостной самоотдачи. Впрочем, нет, самоотдача была, ужасная и противоестественная, но радости в ней не было и в помине. Казалось, беззвучный мотив дудочки ухватил жадными пальцами самую душу юноши и с необъяснимой жестокостью принялся вырывать из недр ее все невольные проявления тайных порывов и страстей. То были омерзительные конвульсии, содрогания похоти — словно сочились через поры потаенные желания, загнанные на дно естества: страсть без наслаждения, боль, неразрывно слившаяся со сладострастием. Как будто с души были содраны все покровы до единого, и обнажены все самые черные и невыразимые тайны.
Конан смотрел на происходящее, застыв от отвращения, с трудом подавляя тошноту. Сам он был творением природы, подобным скорее лесному волку, чем цивилизованному человеку, но позорные тайны мира также были ведомы ему. Он рыскал по городам Заморы, знал женщин Проклятого Шадизара. Но здесь перед ним, он чувствовал, открылась мерзость воистину космических масштабов, превосходящая любые человеческие извращения — уродливая ветвь на Древе Жизни, недоступная людскому пониманию. И не отвратительные судороги несчастного юноши так претили ему, но необъятная, необъяснимая гнусность этих существ, посмевших извлечь на свет и бесстыдно выставить на всеобщее обозрение мрачнейшие из тайн души человеческой, о которых не следовало бы упоминать и намеком, вспоминать даже в худших кошмарах.
Внезапно черный палач отложил свою дудку и поднялся на ноги, возвышаясь над корчащейся в судорогах белой фигуркой. Грубо схватив юношу за шею и за бедро, гигант оторвал его от земли и швырнул головой вперед в зеленую заводь. Конан еще успел заметить белесую тень в густо-зеленых водах, но в этот миг остальные черные зашевелились, и киммериец поспешил пригнуться за парапетом, чтобы они не заметили его.
Спустя некоторое время любопытство вновь пересилило, и он опасливо приподнял голову. Черные гуськом выходили через арку в соседний двор. Один из них, тот самый, что мучил матроса, что-то поставил на выступ на дальней стене. Он был чуть выше остальных, и лоб его украшал усыпанный самоцветами обруч. Юноши-зингарца нигде не было видно. Гигант последовал за своими товарищами, и вскоре Конан заметил, как они вышли наружу через тот самый вход, через который он сам попал в этот замок ужаса, и двинулись друг за дружкой вниз по холму, в том же направлении, откуда пришел киммериец. Оружия у черных не было, но он не сомневался, что они намереваются каким-то образом напасть на пиратов.
Однако прежде чем отправиться на выручку ничего не подозревающим спутникам, Конан решил выяснить, что же стало с юнгой. Ни единого звука не доносилось до него. Варвар был уверен, что в башнях и во дворах нет не души.
Он быстро спустился по лестнице и через арку вбежал в тот самый двор, откуда только что ушли черные. Теперь он мог как следует разглядеть таинственную стену. Она была опоясана несколькими рядами вытесанных из камня полок, а на этих бортиках стояли тысячи крохотных фигурок, большей частью серого цвета. Фигурки эти, размером не больше ладони, изображали людей и были сделаны так искусно, что Конану не составило труда по отличительным признакам узнать в этих идолах черты зингарцев, аргосцев, офирцев и кушитов. Эти последние были черного цвета, ибо и сами кушиты были темнокожими. Конан не мог отделаться от смутного чувства неловкости при виде странных незрячих фигурок. Они так напоминали живых людей, что это невольно внушало трепет. Киммериец повертел в руках одну или две, но так и не сумел определить на ощупь, из чего они сделаны. Чем-то это вещество напоминало окаменевшую кость, но трудно было поверить, чтобы подобный материал встречался на острове в изобилии и расходовался бы столь щедро.
