Но вдруг два или три меча одновременно вырвались из подвременья и вонзились в черную кожу комбинезона цахора с разных сторон, как бывает только во сне, когда одно превращается в другое, а ужас неожиданно сменяется облегчением.
Цахор упал, потом поднялся, но теперь он стоял как-то боком, словно был не способен твердо опираться на мостовую, и смотрел куда-то в сторону. Боль на несколько мгновений заслонила от него все происходящее на площади, позволяя различать лишь то, что было перед глазами… «Тоннельное видение, результат болевого шока», – решил Лотар и шагнул вперед.
Капюшон не увидел его, как Лотар и ожидал, и пропустил удар. Сталь Гвинеда медленно прошила воздух и на добрых четыре дюйма вошла в бок цахора, примерно там, где находилась его печень, потом вышла чуть ниже и левее, прочертив на коже его куртки сочащуюся кровью полосу. Цахор поднял руку, чтобы зажать рану, но блеснула вторая медленная молния, прорисованная Акифом, и отрубленная чуть выше кисти рука отвалилась, словно сочный стебель, обдав все вокруг темной кровью.
Лотар увернулся от тяжелых капель и только после этого понял, что усталость и утомление не так велики, как ему казалось. Или кто-то помог ему?
Он оглянулся: Сухмет был серым, как будто вымазался в муке. Он уже не мог стоять, ноги его подкашивались, и старик растянулся бы на камнях, но Рубос поддерживал восточника одной рукой, не выпуская из другой меч. Да, определенно, держать ребят в подвременье и корректировать действия Лотара было очень тяжелой работой.
Вдруг что-то звонко хлопнуло совсем рядом с Желтоголовым, словно разом сломалось сухое дерево, и в воздухе возник Стак. На лице его было написаны возбуждение и ярость победы. Даже не посмотрев на Лотара, он сделал выпад, уклонился от слабого встречного движения цахора и нанес ему очень сильный удар снизу в грудь. Кончик его меча показался из спины цахора, залитый дымящейся кровью демона.
Цахор застонал. Но прежде чем он упал на колени, Стак успел выдернуть свой меч. В этой победе он не сомневался. Командор повернулся к Лотару:
– Учитель, ты великолепно сыграл отступление, даже я поверил, что ты смирился, это и заставило его забыть о нас…
Лотар стиснул зубы. Он не знал, скажет ли когда-нибудь Стаку, что не играл в отступление, в покорность, в поражение. Может быть, если они выживут, и скажет, чтобы расширить представление Стака о бое, о способности сражаться, когда усталость и покорность превосходят даже его – Лотара – силы. А может быть, и не скажет, просто потому что это тяжело – признаться в поражении, пусть даже и несостоявшемся.
Да, если они выживут…
Вдруг еще два меча нанесли демону скользящие, легкие на вид удары, и кровь снова обагрила камни мостовой. Это была победа. Даже цахору необходимо было несколько часов, чтобы восстановиться после таких ран. Но лучше все-таки отрубить ему голову.
Лотар стряхнул кровь со светлой стали Акифа, спрятал его в ножны, взял Гвинед двумя руками и приготовился было нанести последний удар, как вдруг что-то мощное, несокрушимое и почти непостижимое человеческим разумом выдвинулось из того темного угла у конюшни, который привлек его внимание в начале боя.
Это был Камазох. На вид такой же, как остальные цахоры. Но если от Логира исходила мощь физической силы, несгибаемой массы и тренированного мастерства, то от Великого Магистра цахоров – мощь отточенного интеллекта и магического совершенства. Он произнес слова на непонятном языке, вероятно договаривая весьма непростую формулу заклинания, и вдруг где-то рядом взорвалась, разбрасывая струи жидкого огня, бочка с вендийским огнем. Потом в другом месте рухнула каменная колонна, разом лишившаяся подготовленной строителями опоры. Потом провалилась ловушка, наподобие той, в которую угодил Логир…
По всей Лотарии гремели взрывы, сжимались и разжимались механизмы, падали каменные блоки, обваливались переходы, мостки, балки, где-то в каменных мешках сработали заслонки, и их стала затапливать вода… Все заготовленные ранее и замаскированные тончайшей магией Сухмета ловушки разом были разряжены. Лотар даже не подозревал, что подобное возможно.
И конечно, все шестеро орденцев выпали из подвременья. Впрочем, нет, не шестеро. Одна фигура, проявившаяся из ничего, неподвижно лежала на камнях. Это была Шарона. Меч цахора, который, все еще мыча от боли, топтался перед Лотаром, рассек ей грудь и перебил позвоночник. Она умерла легко и почти сразу.
Жилос что-то вскрикнул и бросился к девушке. Упал на колени, попробовал поднять ей голову.
Стак приблизился к нему, положил руку на плечо. Лотар вздохнул, шагнул к напарнику Камазоха, защищавшему своего Магистра, который готовил заклинание против всех ловушек Лотарии, и одним ударом отрубил ему голову. Разглядеть выражение лица Камазоха из-за капюшона было, конечно, невозможно. Но Лотар не сомневался, что он вздрогнул.
Мало на всю площадь произнесла своим певучим, сильным голосом:
– Лучше бы это сделал Жилос.
Лотар кивнул, соглашаясь с ней, но тут неожиданно подал голос Камазох:
– Это уже не имеет значения. Это вообще глупо, потому что вас осталось так мало, что я справлюсь, даже не запыхавшись. А потом все мои друзья, кто еще способен, восстановятся. Кто отрастит голову, а кто и просто соединит кусочки тела…
Он рассмеялся. От этого смеха хотелось умереть, как от мороза умирают на лету птицы. От него кружилась голова, глубоко в груди возникала тошнота. Он действовал, как яд непонятной, но неотвратимой силы.
– Смогут немногие! – выкрикнул Стак.
– Верно, – прогудел Камазох. – Я пытался предупредить их об этой человечьей хитрости, но они не послушали меня. Тогда я и подумал, что неплохо бы обновить Орден, если они так упрямы. И ты, Желтоголовый, мне в этом помог. Но ты за это и поплатишься.
Было что-то космическое в этой неподвижной невысокой черной фигуре, которая вещала почти шепотом, но этот шепот проникал всюду, так что казалось – от него невозможно спрятаться нигде во всем городе.
Лотар оглянулся. Рубос поддерживал Сухмета уже двумя руками. Сухмет был почти без сознания. Камазох сразу догадался:
– Не смотри в ту сторону, Желтоголовый. Твой друг-колдун – кстати, весьма посредственный по моим меркам – выдохся. Как и все, что ты подготовил для нашей встречи. Больше у тебя ничего в запасе нет. А у меня есть – моя сила, мой ум, моя воля. И ты проиграешь, собственно, ты уже проиграл.
Орденцы стояли рядом с Лотаром. Они выстроились примерно в том порядке, как и на тренировках. Вот только многих уже не было и не будет никогда. «А будут ли живы завтра те, кто еще есть? – подумал Лотар. – Кажется, Камазох прав, у меня больше ничего не осталось – ни Сухмета, ни Рубоса, ни большинства орденцев».
