Эльфийка опустила глаза, чему-то горько улыбнулась и снова посмотрела на меня.
— Ты обещал, что откажешься требовать долг, если я сделаю сгущёнку. Я сделала.
Я поджал губы. Не ожидал такого поворота событий.
— А как же поцелуй? — постарался зацепиться за последнюю соломинку.
— Это была ошибка. Я была напуганная, растерянная, уставшая.
— Ты в точности как твоя сестра. Хорошо, я сдержу обещание и не стану требовать долг, — пробурчал я и добавил слова, которые давно стремились слететь с губ. — Не очень-то и хотелось.
Последнее произнёс, наверное, даже излишне грубо.
Рина опустила руки. Стеклянный горшочек выскользнул из её пальцев и с глухим стуком упал под ноги. Девушка лишь молча посмотрела на него, не став наклоняться и подбирать.
Я резко отвернулся и принялся заново проверять упряжь. В душу, словно заноза, воткнулась обида. Часто сравниваю внутренние порывы и чувства с электричеством, но сейчас не тот случай. Это не удар током от внезапного озарения. Не короткое замыкание ярости. Не тёплый ламповый свет приятных эмоций. Не угасание усталой батарейки. Нет, заноза и есть заноза.
Снова раздался надсадный кашель Кисы, спрятанной в повозке. А потом ощутил, как моей спины коснулись тонкие девичьи пальцы, и замер. Пальцы медленно заскользили вперёд, сомкнувшись в объятье, а затем Рина уткнулась лбом мне между лопаток.
— Я не хотела, чтоб это был именно долг, — прошептала она.
Воистину, проще в эклектической схеме большого лампового кампутера разобраться, чем в женской душе.
А девичьи пальцы скользнули вниз и остановились на ремне брюк. Я затаил дыхание, ожидая маленького, но очень приятного волшебства, но, увы, магии не суждено было сбыться. Да и сам понимал, что сейчас не время и место, но сердце забилось, как у прыщавого юнца. На губах сама собой появилась улыбка. Надеюсь, это не очередной обман, и девушка не дёрнет вниз рубильник намерений, обрывая ток своих чувств.
— Я запуталась. Я не понимаю, как быть, — зашептала она. — Проще было бы вернуться в общину и забыть поход, как сон. Я хочу этого… И не хочу. Мне тяжело, страшно и больно, но это мой выбор. Это цена моей свободы.
Рина горько вздохнула и продолжила:
— Наверное, я не люблю тебя, но мне с тобой безопасно и просто. В тебе нет лицемерия и лжи.
Я не смог сдержать лёгкий смешок. Не ожидал такого поворота пути, таких откровений. Вроде бы, вот оно, запретный плод сам сейчас упадёт в руки, но клубника получается горьким привкусом. Я-то сам оценён не как яркая дорогая лампа, а как та, которую можно позволить и лишь мириться с выбором. Каждый день уговаривать самого себя, мол, пусть тусклая, зато светит, и ладно.
— Лучше синица в руках, чем журавль в небе? — тихо спросил я.
— У нас есть другая пословица, — вздохнула Рина. — Тянись к тому плоду, что сорвать можешь.
— А не боишься попасть потом в другую ловушку? Серый быт. Чужая для всех.
Начала очередь Рины тихо засмеяться.
— Я и так чужая для всех. Я и так бежала от серого быта. Давай просто попробуем.
— А ты раньше любила?
Рина вздохнула, задержавшись с ответом. Лишь потом родились осторожные слова.
— Последние сто пятьдесят лет у нас в общине есть традиция. Все девочки влюбляются в Кора. Потом плачут, пряча слёзы от других. Потом бросаются в объятия первого встречного, думая, что Кор, который всегда приветлив и добр к своим, будет ревновать. Потом смеются, вспоминая эти слёзы. А после вздыхают с теплом о глупой безответной любви. Лишь бабушка смогла заполучить Кора себе. И да, я тоже плакала по этому идеалу эльфийского рода, тоже раз бросилась в объятия, тоже смеюсь, вспоминая. А ты?
— Дважды сходился с женщинами, но не получилось. Я привык странствовать. А они хотели меня посадить на цепь. Не смог.
Рина снова усмехнулась.
— Бабушка тоже подолгу ждёт Кора, который всегда уходит из дома, словно кот. И уже полтора века не гаснет их любовь.
— Старый драный кошак. Вольный хищник, — усмехнулся я. — Киса сейчас тоже по традиции влюблена в Кора?
— Да, — проведя носом по моей спине, ответила Рина и замерла.
Мы бы так и стояли, боясь нарушить момент, но из фургона снова раздался надсадный кашель.
— Иди, — тихо произнёс я.
Девичьи пальцы нехотя соскользнули с меня. Рина лёгким бегом умчалась к сестре. А я задрал лицо к небу. Мелкая морось падала на щёки, нос и губы, но уже не казалась такой противной. Скорее досадным недоумением. Верхушки деревьев с немым любопытством склонились надо мной, перешёптываясь на ветру, обсуждая нас. Как жизнь человека мимолётна для чистокровного эльфа, так и сам эльф промелькнёт яркой вспышкой мимо тысячелетней сосны или дуба. Может, потому эльфы и чтут Великое Древо, что ощущают над собой груз многих десятков веков, недоступных им самим. В природе эльфов почитать возраст, ибо тоже долгожители.
Я вздохнул, погладил стоящего смирно Гнедыша и в третий раз пробежался по упряжи. Уж кастрированному мерину точно неведомы мои переживания. Как-то сама собой снова поплыла улыбка. А потом…
А потом за спиной раздался громкий хриплый крик, принадлежащий незнакомой личности.
— Какого хрена?!
Схватившись за ремень ружья, я быстро развернулся.
— Тихо, парниша, не шали! Пушку опусти!
Я стоял и глядел на небольшую весьма колоритную компанию. А на меня, в свою очередь, были направлены многочисленные стволы ружей и револьверов и стрелы арбалетов.
Всего их было пятеро. Два гнома, причём из разных кланов. Человек, которого я тоже сперва принял за подземного коротышку. Молодая орчанка. И некто не очень высокий, до изящности тонкий и укутанный в чёрную одежду с глубоким капюшоном. На лицо намотан чёрный платок, отчего только глаза блестят.
Честно, не знал, как на это реагировать. Один гном, с чёрно-белой бородой из клана Барсука-оборотня. Второй из клана Золотого Червя. У него борода крашена ярко-оранжевой краской, а от середины лба до кончика носа шла ядовито-красная полоса. Но проблема в том, что эти два клан люто ненавидят друг друга. Даже в воспоминаниях Никиты видел эпизод, когда гном вырезал другого из боевого великана. Оба вооружены самозарядными арбалетами.
Человек был лет пятидесяти с пышными белыми бакенбардами. На нём помимо заправленных в резиновые сапоги штанов был надет прямо на голое тело бронежилет. Сверху желтоватый дождевик, распахнутый настежь. В руках помповый дробовик. Весьма примечательным был жетон гильдии химиков, свисающий с шеи на цепочке.
Орчанка же молода и достаточно симпатична… для орка. Всего тела не видно, но в носу блестело золотое кольцо, на ушах серебряные клипсы, на шее золотая цепочка с несколькими жетонами. Уши орков тоже острые, но не такие длинные, как у эльфов. Из одежды разгрузочный жилет поверх футболки, шорты цвета хаки, зелёный дождевик. На ногах ботинки с высокими берцами. Говорят, когда-то, ещё до конца света, жила прародительница гильдии сталкеров по имени Лара Крофт. Так вот, передо мной был орочий вариант этой легендарной личности. В руках у орчанки — точно такой же револьвер, какой мне достался от разбойника в качестве трофея, и обрез вертикалки двенадцатого калибра.
У фигуры в чёрном в руках блочный лук, хотя она явно не брезговала и револьверами. Во всяком случае, у неё на поясе висела кобура с огнестрелом.
— Мухомор, — произнёс гильдиец и, судя по тому, что отдавал команды, старшим был именно он, — обыщи. Дед, глянь в повозке.
— Всегда пожалуйста, — пробасил рыжий гном с ехидной физиономией на лице и медленно приблизился ко мне. Значит, красного червяка зовут Мухомором, а Дед — из барсуков.
Чёрно-белый долго и тоскливо сокрушался на гномьем, пока шёл к повозке. Он суетливо заглянул внутрь, а потом отпрянул, ибо из-под тента раздался протяжный визг.
— Самогоныч, тут девушки. Длинноухие, — протянул гном и снова забормотал.
— Разберёмся, — пробурчал человек, держа меня на мушке. — Килька, прикрой Деда.
На этот раз почти бесшумно, как тень, двинулась фигура в тёмном. Она пошла по дуге, держа лук на изготовку, но не натягивая тетиву. Не сомневался, что мастерски опрощается с этим оружием, и тот, кто захочет её пристрелить, не успеет выхватить пистолет.
